грамм для вдохновения в старпомовской каюте. Но ничего, потерпит. Федя мог бы и первым капитану о намечающемся вояже рассказать: про «турпоход» Красов узнал только в штабе.

Красов с Платоновым спустились палубой ниже. Тут располагались каюты штурманов — капитана с помощниками и стармеха. В одной из них разместили Платонова: Леня Рябченко, первый помощник, как раз был в отпуске. Потом еще и внукам будет с гордостью рассказывать, даже если Лев ему с качки всё заблюет.

Снова трап. Каюты. Кают-компания с длинными столами, пианино и красивым резным панно на стене. И Ленинская комната. Бывшая.

Знакомство со следующей палубой началось с камбуза. У Красова были весомые поводы считать его лучшим во всей части — с тех пор, как пришёл конец РБН.

— Оцените кулебяку с треской! Завтрак через полчаса — горячая! Когда к нам какой-нибудь хрен со звездами из Москвы приезжает, комдив его на «Вольгу» аккурат к обеду приводит. Жрут в три горла, зато мозг не трахают. Кок — волшебница! Ну и продукты хорошие, команде на паёк их распределяем. За одну такую еду работать стоит! Мы, впрочем, последние два месяца так и делаем…

— Кувебяка офлифная. — Платонов питал слабость не только к духовной пище. — Хорошо вам… Я такую хорошую треску попробовал первый раз, когда моим творчеством проникся не последний товарищ из Ленинградского партокома. Но даже сейчас, когда хоть сёмга, хоть фуга есть… Очень вкусно. Возьму еще одну?

— Да хоть две. Думаю, ваше предложение командованию покрывает стоимость всего провианта «Вольги».

— Это смотря где. Вы знаете, как называют кулебяку в Италии? Кальцоне с рыбой! И в ценах римских хороших ресторанов я кулебяками свои затраты отобью. Вашему коку бы свой бизнес… Зажила бы, уверен!

— Честная больно. Обманывать да предавать не сможет. Да и по бизнесу никогда так же вкусно, как по приказу капитана не сделают. Продолжаем экскурс? Там столовая для младшего состава. Собственно, кроме панно и пианино не сильно от кают-компании отличается. Кубрики. Спортзал мы сами оборудовали — заводчане подсобили. И машинное отделение. Сердце корабля…

— Давайте в машинное скорее. А костей в рыбе многовато. Кальцоне все-таки поприятнее.

Лев был в восторге от машинного отделения и центрального поста управления, с удовольствием поколотил самодельный боксерский мешок в спортзале, заглянул в кубрики матросов и мотористов. Это было бы приятно, но от диалога у капитана остался осадочек. «Бизнес, кальсоны» — да пошел ты, Лёва, нахер, если кулебяка не нравится!..

Когда вышли покурить на вертолетную площадку, за Платоновым увязалось несколько моряков. У старшего матроса Паши Ермолаева в каюте висел плакат «Левиафана»: Лев пообещал на нем расписаться. Саня Приходько играл в местной группе и смотрел на Платонова как на бога. А Игорь Цепенев особой любви к русскому року не питал — явно предпочел бы покатать по Белому морю какую-нибудь женскую поп-группу вроде «Комбинации». Но коллективный дух заразителен. При встрече с Платоновым он так сжал его руку своей татуированой лапищей, что пришлось извиняться.

Игоря капитан Красов, можно сказать, вытащил с того света. После Афгана демобилизованный Цепенев оказался слишком порядочным, чтобы уйти в бандиты, и слишком потерянным, чтобы никуда не уходить. Поэтому ушел в запой. Сильный запой. Который непременно закончился бы обыденным оскотиниванием с последующими «белочками» и циррозом. Пётр тогда и пристроил Игоря матросом: разбитая жизнь срослась.

Завершили экскурсию капитанской каютой. Просторная — на то и капитанская, две комнаты. С фотокарточки под стеклом на письменном столе улыбались жена и сын Красова. Зал с диваном и маленькая спаленка, отделенная занавеской. Вишенкой на этом торте были персональный гальюн и ванна.

— Тут уютно. И проигрыватель. О, гитара! Играешь?

— Немного. Хочешь опробовать?

— Может, позже... После ста грамм, например. Найдётся?

Пока Красов доставал из буфета штофик и стопки, Лев миролюбиво продолжил:

— Мы как-то не очень начали. Давай заново. Во-первых, спасибо. Мне эта поездка очень важна.

— Вижу. На «Пчелы против меда» ледокол выбивали из областной администрации и не один день. А ты как по щелчку… А зачем тебе Личутинский Корг?

— Очень нужно. Не суть. Так вот, во-вторых… я понимаю, в родных пенатах многие хер без соли доедают. И поверь, мне не плевать. За тех, кто в море… Ух! Спирт?

— А ты на марочный коньяк рассчитывал? Спирта на флоте пока хватает.

Петр протянул Платонову открытую пачку «Арктики». Закурили.

— Да не. Я это с одобрением. Повторим?

Платонов выпил и подхватил гитару.

Боже, помилуй полярников с их бесконечным днём,

С их портретами партии, которые греют их дом,

С их оранжевой краской и планом на год вперед,

С их билетами в рай на корабль, уходящий под лёд…

Когда Лев отложил гитару, раздражение капитана почти исчезло. Что-что, а песнями Платонов умел попасть в самую душу.

— Это твоя? Из нового?

— Ну… может, и моя…

Зазвонил внутренний телефон. Капитан коротко ответил, извинился и поспешил на мостик.

За двадцать лет на военном флоте Красов привык различать понятия «офицер» и «военный». И если первое слово предполагало уважение, то второе было для него синонимом дебила. Последнее время офицеров капитан встречал редко, а вот военных — каждый день. Сообщение от диспетчера в очередной раз убедило Красова, что базой руководят именно «военные».

«Вольга» менял курс и направлялся в сторону Новой Земли: закрывать район на учениях. В связи с поломкой задействованного для этих целей «Беломорца»… Наличие на борту штатского, теми же военными пристроенного на ледокол, никого не волновало.

Ну, приказ есть приказ. Боже, помилуй полярников!

***

Задача «закрывать район» для Фёдора Бахтина чем-то новым не являлась — да это и звучит куда круче, чем есть на самом деле. Экипаж «Вольги» не носил погонов, как и сам ледокол — оружия, так что в таких случаях от полигона всегда стоял очень далеко. Работа предельно простая: всех, кого заметишь в море — оповещать по рации, что сюда нельзя. Если что-то пойдёт не так — тогда уж оповещать военных. Скукотища, но если не вдаваться в детали, то прозвучать может очень круто: ух, охраняем полигон! Секретные испытания!

Так что наличие на борту Лёвы действительно проблемой не было. А небольшое околовоенное приключение могло сгладить его естественное недовольство: всё-таки за поездку на корг заплатил, причём наверняка заплатил порядочно.

Бахтин на службе, ясно дело, был трезв — потому и