От бессилия в глазах скапливаются слёзы. Беспомощно бью по нему кулаками, но ему это, что слону дробина – никак не реагирует!

- Зачем же… - из последних сил сдерживая подступающую истерику говорю я. – Зачем же я тебе нужна тогда? Раз я предательница! Раз ты меня так сильно ненавидишь? Просто оставь меня в покое!

На секунду он прикрывает глаза, будто борется сам с собой.

Его горячее тяжёлое дыхание опаляет мою щёку, заставляя кожу покрываться мурашками.

Секундное колебание, и Никита снова смотрит на меня.

И в этом взгляде я вижу свой приговор.

- Я не могу. Не могу тебя забыть, чёртова ты ведьма!

А потом он резко приближается ко мне и впивается в мой рот жадным, страстным поцелуем!

Глава 21

Смотрю на неё – глаза горят, раскраснелась, боится, и в то же время находит смелость мне ответить! Правда, я вообще с трудом соображаю, что она несёт!

Какой бандит? Какие разборки? Какие дружки? Кто ей угрожал?

Первая мысль – у неё жар, она бредит? Или… настолько лживая, что на ходу придумывает всю эту чушь?

Понимаю, что со всем этим придется разбираться, но пока…

Пока я от своего предложения отступать не готов!

Нет уж, милая, придется ответить за всё!

Хочу сказать ей что-то резкое, грубое, обидное, раз уж она по мне таким катком проехалась и… не могу.

Вижу эти губы дрожащие, глаза, в которых слезы плещутся и…

- Зачем я тебе нужна тогда? – выпаливает на грани истерики, - Раз я предательница! Раз ты меня так сильно ненавидишь? Просто оставь меня в покое!

Оставить в покое? Такую вот? Дрожащую?

Которая не знает, чего больше боится, меня, или того, что хочет от меня?

Она ведь хочет! Я чувствую!

Чёрт, я же… я же даже запах ее чувствую, ешки-матрешки!

- Оставь меня в покое, Никита! Оставь!

- Я не могу. Не могу тебя забыть, чёртова ты ведьма!

Впиваюсь в ее рот поцелуем.

Хочется ее растерзать! Чтобы она заплатила за все, что сделала! За каждый день, который я провел вдали от моих детей! За каждый раз, когда они называли папой этого придурка, который якобы спас котёну.

Хочется растерзать, но в какое-то мгновение понимаю, не могу.

Чёрт, не могу боль ей причинять, не могу, хочется взять нежно, любить… Как тогда, пять лет назад… осторожно, сладко, вкусно…

* * *

- Никита…

- Ничего не бойся, девочка моя… Я… ты же знаешь, я готов ждать, сколько нужно. Понимаю все.

- Понимаешь? Ничего ты не понимаешь, глупый, - улыбается так, что мне хочется себя в грудь бить, словно я хренов Тарзан из джунглей. Это мне она улыбается! Это из-за меня у неё появляется эта милая ямочка на щеке! – Никит, не надо ждать!

Что? Она…

- Котён, ты…

- Да, я… я не боюсь, и я хочу. Тебя. Сейчас!

Мы сидим в моей машине, сзади, Сашка у меня на коленях. Обнимает, ластится – точно котенок маленький!

- Сейчас? Не здесь же?

- Поехали к тебе, Никит?

- Ко мне домой?

Кивает. И улыбается. И наклоняется, чтобы прижаться ко мне еще ближе, и прошептать:

- Поехали быстрее, пожалуйста! Пока я не передумала…

Глупая котёна! Да я все правила к хренам нарушу, буду лететь как на крыльях. Благо, дом мой совсем рядом…

В гостях у меня она была уже один раз. Чай пили, кино смотрели, целовались.

Блин, мне тридцать лет! А я как… детсадовский полицейский! Сам себя бил по рукам. Сидел с ней перед телеком, мечтал о душе ледяном. Потому что заведен был до чёртиков. До предела!

А она… все понимала, хитрюга мелкая! Осторожничала. И заводила! И…

Но я – кремень! Держался. Потому что видел – ей рановато. Рановато ей! Надо…

Хотел, чтобы она реально уже дозрела. И ждать не могла.

И вот…

Из машины ее на руках выношу, быстро в квартиру, хорошо, в лифте никого. Консьержка только диким взглядом одарила. Ну, видимо я выглядел как варвар, который добычу в логово тащит.

Дверь открываю, скидываю обувь.

- В душ пойдем? – спрашиваю, и сам понимаю – в душ мы потом сходим. После.

Радуюсь, что домработница как раз накануне убирала, в квартире марафет. И в спальне все чистое, свежее…

И белое, как по заказу.

- Испачкаем… - котёна смущается, личико прячет на моей груди.

Испачкаем, однозначно! Хранить буду, блин…

А дальше…

Дальше просто сказка, мечта. Не думал сам, что смогу таким быть.

Нет, для меня это всегда значило много, и всегда я старался, чтобы женщине со мной было хорошо. Очень хорошо.

Но в этот раз…

Я готов петь о её теле, пить ее кожу, наслаждаться чистотой, красотой, свежестью.

Любить. Обожать. Обожествлять.

Даже не представлял, что могу быть таким. Чёртов романтик!

И все-таки… все-таки в какой-то момент не сдержался, понимал, что могу боль причинить, но с катушек сорвался, снесло меня напрочь, повело, переклинило. Только слышал ее рваные вздохи, вскрики, всхлипы… думал, что потом, потом прощения буду просить за все, а пока…

Достать до самого донышка, погрузиться, раствориться в ней. Стать одним целым, сплестись…

Лежу, прижимая к себе ее дрожащее тело, сцеловываю слезки с нежной кожи.

- Прости меня, котён, не плачь… Прости. Скажи, чего ты хочешь, все сделаю…

- Я… хочу… еще…

Это были, наверное, самые лучшие три слова из тех, что я слышал. Ну, если только не брать в расчет слова «я тебя люблю».

- Тебе же домой не нужно, Саш?

- Не-а… я… я маме сказала, что буду у Ксю.

Хмурюсь, не нравится мне, что её мать отпускает к такой как эта подружайка на ночь. Но… в итоге-то котёна со мной?

Обнимаю, потом поднимаю на руки.

- В душ пойдем?

- Лучше в ванную, можно?

- Тебе все можно, котён. Всё!

* * *

Реально же всё ей готов был позволить! И позволял! А она…

Слышу стук в дверь, отстраняюсь, вижу растерянное лицо Сашки.

- Иванова! Открой, чего ты закрылась-то?

Котёна бледнеет, глазами хлопает.

- Открой дверь, Никита, это коллега, что она обо мне подумает?

- Мне не важно, что она подумает. Мне важно, чтобы ты поняла. Мое предложение в силе. Будешь моей – оставлю тебя в покое. Поняла?

- Поняла. Ты… какая же ты мразь, Лавров! Как ты можешь вот так…

Смотрит на