Отправившись в следующий раз в библиотеку, я нахожу книгу об американском присутствии в Марокко во время войны. Просматривая указатель, натыкаюсь на знакомое имя: Стаффорд Рид. Листаю страницы, на которых он упоминается. Читаю, что он был одним из вице-консулов, назначенных в Марокко в 1940-х годах. Официально они помогали справиться с потоком беженцев со всей Европы, жаждущих получить визы в Соединенные Штаты. Но потом натыкаюсь на абзац, в котором рассказывается о совсем другой реальности. У нескольких вице-консулов были тайные обязанности. Они собирали разведданые, а также оказывали помощь в создании и координации сети сопротивления в Северной Африке. Это была группа, которой предстояло сыграть ключевую роль в ходе войны.

Я узнала, что, кроме прочих секретных мероприятий, роль Стаффорда Рида заключалась в создании радиосети, база которой находилась в потайной комнате в подвале американского консульства, подключенной к антенне, скрытой на крыше. Известная как станция «Линкольн», она обеспечивала важнейший узел связи, а Рид отвечал за кодирование и декодирование сообщений.

Пока читаю, начинают ощущать, как зудят и горят мои руки. Я выуживаю тюбик крема из сумки с принадлежностями Грейс и втираю немного в красные рубцы. Однако это приносит лишь временное облегчение, и через несколько минут я не могу удержаться и снова расчесываю их, терзая свою кожу так же, как беспокойство тревожит мой мозг. Знал ли отец Жози, во что он ввязывался, когда начал ходить на эти «встречи» в меллахе? Неужели он стал пешкой в очень опасной шахматной игре, которая разыгрывалась на равнинах Северной Африки? Понимал ли он, какой опасности подвергает себя? Догадывался ли, что его девочек использовали в качестве прикрытия, о чем узнала Жози, когда подслушала разговор на лестнице?

Жжение моей кожи становится невыносимым, и я больше не могу сосредоточиться на словах на раскрытых передо мной страницах. Кажется, Грейс почувствовала мое беспокойство, потому что она тихонько всхлипывает во сне и сердито бьет по воздуху пухлым кулачком. Я убираю ноутбук и забираю с собой книгу об американской кампании в Северной Африке.

Мне не хочется идти домой, поэтому решаю вернуться пешком через Хаббус. С тех пор, как заблудилась в медине, я больше не осмеливалась совершать подобные прогулки, не считая походов в библиотеку и обратно. Я все еще сомневаюсь, что смогу ориентироваться в городе. Но Кейт говорила мне, что в Хаббусе гораздо легче найти дорогу, чем в извилистых переулках старой медины, и Хаббус – это лучшее место для поиска тканей для квилтинга. Поэтому я подавляю беспокойство, которое поднимается в моей груди, и делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться. Я выхожу сквозь мавританскую арку на тенистые улицы, Грейс кажется спокойной и довольной, убаюканная в слинге близостью моего тела.

В пассаже из небольших мавританских арок рядами расположены крошечные магазины, заполненные полированной медью и латунью, что поблескивает в темных интерьерах рядом с зеркалами в серебряных рамах. На высоких постаментах висят яркие ковры, а полки заставлены расписной керамикой. В одном магазине продаются красивые деревянные шкатулки, инкрустированные перламутром, и мне интересно, не здесь ли Жози купила свою.

– Лучшее качество, лучшее качество, – уверяет меня мужчина. Я киваю, улыбаюсь и продолжаю свой путь.

Останавливаюсь у следующего магазина, от пола до потолка забитого антиквариатом, совершенно очарованная несколькими связками рыбацких ножей с перламутровыми ручками и хрустальными купе для шампанского, которые, вероятно, датируются 20-ми или 30-ми годами. Думаю, они вполне могли бы украсить элегантный дом, подобный дому Дювалей на бульваре Оазо. В углу стоит винтажный телефон и позолоченный самовар, рядом старый радиоприемник с верньером. Мне кажется, что я вот-вот услышу резкий голос репортера «Би-би-си» времен Второй мировой войны, который сообщит последние новости с фронта.[21][22]

– As-Salaam-Alaikum, – приветствую я мужчину, сидящего на табурете и перебирающего пачку старых открыток.

– Wa-Alaikum-Salaam, – отвечает он, поднимаясь на ноги. – Вы ищете что-то конкретное, мадам?

Мое внимание привлекает коробка, полная оловянных игрушек.

– Могу я взглянуть на это? – спрашиваю я, и он жестом приглашает меня быть его гостем.

Видно, что это любимые игрушки, с которыми возились постоянно. Здесь целый парк потрепанных автомобилей и маленький аэроплан, жестяной свисток, балансирующий акробат и заводной кот, который потерял свой ключ. На дне коробки я замечаю изгиб полумесяца. Вытаскиваю его и обнаруживаю, что он прикреплен тонкими цепочками к каскаду звезд. Я осторожно распутываю их, и это оказывается мобиль для детской кроватки. Жесть тусклая и потемневшая, но я тру кончик полумесяца уголком своей шали, и он начинает мягко поблескивать.

– Сколько? – спрашиваю я мужчину. Он называет цену – несколько дирхамов, а затем с полки позади себя достает маленькую круглую коробочку, филигранный металл, состаренный вердигрисом.[23]