Шрифт:
Закладка:
– Под настроение. Немного фолка, немного джаза. Иногда слушаю что-нибудь в исполнении симфонического оркестра, – поделился Харт. – Ничего конкретного, на самом деле.
– Вы будете смеяться, – сказал Роберт и тут же осекся, так как увидел поднятую в удивлении бровь собеседника. – Ну, не в прямом смысле. Но все же это забавно. Мы с друзьями на первом курсе пытались создать группу. Конечно, мы все не профи. Джек мог только стучать по барабанам, Оливер немного умел на гитаре, а у Патрика отличный голос…
– А Вы?
– Я был клавишником и бэк-вокалистом. То есть на подпевке. Мы порепетировали пару раз, выступили у открытого микрофона в один из колледжских праздников. И на этом наша группа распалась. Хорошо еще, что дружить не перестали.
– Значит, Джек, Оливер и Патрик – Ваши друзья с колледжа? Вы продолжаете с ними общаться после переезда?
– Ага, созваниваемся иногда. Патрик готов болтать хоть каждый день. Он из нас четверых один безработный, – Берти закинул ногу на ногу, покачал ступней. – А с Джеком мы учились вместе еще в школе. Он очень классный малый. Во всем, кроме музыки, он лучше меня, но никогда этого не выпячивает. Думаю, что Вы бы нашли с ним общий язык. На самом деле, несмотря на то что в аттестате у него дела сложились совсем не отлично, Джек весьма эрудирован и может поддержать любую беседу!
– Похоже, что Вы в него влюблены? – осторожно уточнил Харт.
– Что? Нет! Нет, я не влюблен в него! Он мой лучший и самый давний друг, – запротестовал Роберт и сильно сжал подушку на коленях. – Ну то есть было время, когда я думал, что между нами что-то большее, чем дружба… Но оказалось, что у меня просто разыгралось воображение. И его дружеское расположение я принял за симпатию. И, сами понимаете, гормоны, подросток, желание влюбиться, почувствовать объятия или первый поцелуй. Но нет, он не гей. Короче, мы разобрались, и Джек остался моим другом. Лучшим другом.
– Извините, если затронул неудобную тему, – Харт примирительно положил ладонь сверху руки Берти, и тот перестал мучить подушку адским массажем. Он вдруг сник, хотя минуту назад увлеченно говорил о музыке и друзьях, и Харту оставалось гадать, что же стало причиной для такой разительной перемены в настроении.
– Ну, я рассказал про свое детство и про родителей, – пробубнил Берти, опустив голову и во все глаза пялясь на свою руку, которую Харт продолжал ласково сжимать. – А что касается моей ориентации…
– Роберт, Вы можете не рассказывать, если не хотите.
– Все нормально, я не против поделиться. Может, мне станет легче. А может я просто немного развлеку Вас, – когда Берти поднял голову, его улыбка выглядела очень натянутой, а глаза не улыбались вовсе. – Я моим родственникам не очень любопытен, как только сфера нашего общения выходит за пределы интересов компании. То есть про мои успехи в учебе или выбор направления обучения в колледже они хотят знать. А на все остальное закрывают глаза.
– Так Вы не приводили никого к семье познакомиться? – удивление в голосе не смог скрыть даже холодный и сдержанный Харт.
– Типа, своего парня? – не понял Роберт, и куратор кивнул. Берти рассмеялся. – О, нет, конечно. Во-первых, мне было некого приводить. А во-вторых, некуда. Как Вы сегодня слышали, я даже не в курсе, что мои родители практически в разводе. А ни одна из тетушек не интересовалась моей личной жизнью… В общем, нет, не приводил.
Харт взял стакан Роберта и допил остатки воды. Берти, наконец, отложил подушку, вытащил из-под себя ногу, сел ровно и смущенно потер ладонью шею за воротником рубашки.
– На самом деле, я предполагаю, что большая часть родни думает, что у меня эта… Гамофобия! Типа я боюсь женщин. И поэтому в свои двадцать три года ни с кем не встречаюсь.
– Вы имели в виду "гинофобию", – уточнил мистер Харт. – Потому что гамофобия – это страх жениться.
– Ну, теперь он у меня есть, – кивнул Роберт, откинул голову на спинку дивана и закрыл глаза, всем своим видом показывая покорность судьбе и отчаяние одновременно. Харт кашлянул, и Берти повернулся к нему лицом, заинтересованно приоткрыв один глаз: – Мистер Харт, если у Вас есть варианты, как мне отвертеться от помолвки, пожалуйста, прошу, поделитесь своими гениальными идеями!
– Есть один действенный и очевидный способ, – Харт теперь сидел на диване с такой грацией, что Берти захотелось уточнить, не принимал ли тот бодрящих эликсиров, ведь у него самого сил к концу вечера совсем не осталось.
– Если Вы про то, что мисс Эбигейл, очевидно, девушка, а я, очевидно, гей, то это абсолютно не действенный способ! Я даже под дулом пистолета не стану признаваться родне в своей ориентации. Извините, Харт, но придется еще подумать над этим, – Роберт все же нашел немного сил, поднял голову и открыл слипающиеся глаза, чтобы видеть реакцию куратора на свой следующий вопрос: – А Вы довольно спокойно отреагировали на то, что я гей. И даже сами догадались. Вас это не беспокоит? Не смущает? Гомофобия, как и другие фобии, никуда не делась.
– Нет, Роберт, – Харт почему-то снова улыбнулся своим призраком улыбки, но Берти точно знал, что он улыбается, пусть и по-своему. – Меня не смущает ничья ориентация. Тем более что я и сам нетрадиционной ориентации. Меня не волнует половая принадлежность партнера, но для простоты понимания, можно сказать, что я бисексуал.
– О, вот как, – задумчиво протянул Форестер-младший. Если честно, то он не ожидал такого откровения.
– И все же, почему Вы не хотите рассказывать о своей ориентации? Понимаю, что Вашей семье важнее фирма, но…
Берти издал мученический стон и снова откинул голову на спинку дивана, уставившись в потолок.
– Мистер Харт, я был уверен, что Вы умный малый, – хмыкнул Роберт, но решил, что не стоит сейчас баловаться сарказмом, и продолжил уже серьезно. – Вы пообщались с некоторой моей родней. Особенно с дражайшей тетей Агатой, а сегодня еще и с отцом. Вы понимаете, какого они обо мне высокого мнения, – Берти даже показал кавычки пальцами в воздухе. Злость придала ему сил. – Лентяй, бестолочь, недалекий, бесхребетный, ни на что не годный. Это только то, что я
