Пред ним стоял, в довольно растрёпанном виде, колосс Осинский, со шляпой на голове и, не дожидаясь приглашения, вошел в комнату, задвинул задвижку и пьяным, хриплым голосом сказал:

– Мille pardons, достопочтеннейший компатриот, всего на несколько слов!..

Клюверс инстинктивно бросился к постели и схватил револьвер, лежавший под подушкой.

Глава XVI

Пролетарий

– Не по чину гостя встречаете, Казимир Яковлевич! – с пьяным смехом отозвался Осинский. – В меня не стрелять, а награждать меня следует – ибо вестником спасения являюсь.

– Что такое? В чем дело? Как вы смели?..

– Не торопитесь, все по порядку, – отвечал Осинский и тяжело опустился в кресло. – Кто вы и кто я?.. Вы первейший, так сказать, миллионер в России, а я пролетарий, то есть, тоже первейший пролетарий во всей Российской империи… Вам есть хочется и мне есть хочется… Вот я пришел к вам и говорю: миллионер – накорми пролетария! Поняли?.. Ха-ха-ха!..

– Ступайте прочь! Вы пьяны! Я позову прислугу! – крикнул Клюверс, направляясь к звонку.

– Стой, шалишь… Никто еще Ивана Осинского лакеями не выпроваживал, а Иван Осинский многих, вместо двери в окно спускал… Ничкни, молчать, я говорить хочу!

Физическая сила была на стороне гиганта, Клюверс это очень хорошо понимал, и он решился до конца выслушать слова проходимца.

– Что же вам от меня угодно? – спросил он гораздо мягче.

– Л’аржанов, и больше ничего… милостивый государь мой, а взамен обещаю вам молчание – гробовое… Буду нем, как могила!..

– В чем дело? Какое молчание? Я вас не понимаю! – воскликнул удивленно Клюверс.

– Насчет нечаянной встречи сегодня ночью в темной аллее…

– Что вы городите!.. Какое мне дело до всякого самоубийцы!..

– Вот оно и само собой выяснилось, дельце-то!.. – со смехом прервал его Осинский. – Вы изволите говорить: самоубийство, а я осмелюсь доложить вам, что со мной таиться вам нечего… а уж и ловки же вы, батенька, петельки-то накидывать, в Сибири, что ли, научились? Да ведь как ни писку, ни стону!.. Молодец, исполать!..

По мере того, как говорил Осинский, Клюверс терял свою самоуверенность.

– Я вас не понимаю, что вы хотите сказать? – горячился он, чтобы скрыть свое волнение.

– Опять говорю, что вам предо мной нечего скрываться – пошалили, ну и ладно, ведь, кроме меня, других свидетелей нет… а я человек добрый… Ну что мне за выгода показывать следователю, что я встретил недалеко от трупа убитого, некоего господин Казимира Клюверса, что этот Клюверс миллионер, что не мешает ему быть в сильном подозрении, по целому ряду преступлений, что убитый – известный агент сыскного отделения, и что ему было поручено проследить за Клюверсом в Париже!.. Отсюда до формального обвинения… а тем более до привлечения к следствию один шаг!.. Задержат здесь, наведут справки в Питере…

Клюверс чувствовал, что у него холодный пот выступает на лбу и нервная дрожь охватывает все его существо. Хитрый шантажист, так ловко сумел пользоваться обстоятельствами, что, в случае его заявления, крупный скандал был неотвратим. Казимир Яковлевич мигом смекнул это… Он был невинен в смерти агента, но прошлое его было такое, что страшно было позволять в нем рыться полиции. Иного выхода не было, как купить молчание шантажиста. Он решился.

– Сколько? – произнес он твердо.

На этот раз даже сам Осинский смутился. Он не ожидал такой скорой и легкой победы.

– Давайте больше… лишнего не возьмем! – улыбнулся он своей скверной улыбкой голодного волка.

– Пять и ни гроша! – твердо проговорил Клюверс.

– Двадцать пять и ни копейки! – таким же тоном отрезал Осинский и сам пожалел, что сказал мало, с языка сорвалось.

– Сказал пять – ни гроша больше! – отозвался миллионер…

– Никак нельзя – себе дороже, – продолжал улыбаться шантажист: – вы только подумайте, ведь этакого случая сколько лет приходится ждать, опять расходы… Никак нельзя. Да мне здешнее управление игры дороже заплатит, чтобы вас привлечь… потому им надо оправдаться в общественном мнении…

– Но, ведь, это грабеж! – горячился Клюверс…

– А все-таки не удавочка, и не мертвая петля! – ехидно смеялся Осинский, который все больше и больше убеждался, что убийца сыщика, действительно, Клюверс.

Миллионер чувствовал, что он задыхается. Эту возмутительную сцену надо было кончить возможно скорее, и бежать, бежать из этого вертепа. Он быстро достал чековую книжку на Делакроа в Ницце и, написав чек, подал Осинскому.

– Надеюсь, что теперь вы оставите меня в покое? – проговорил он нервно.

– Mille pardons [Тысяча извинений (фр.)], эта бумажечка в моих операциях курса не имеет, потому что пока я приеду в Ниццу, вы на телеграф, и меня, раба Божьяго, цоп, и в участок. Покорно благодарю. По-моему, – аржан сюр лё визаж [Букв. – деньги на лицо. Пер. – представьте деньгами]. Наличных, государь мой, иных не признаю.

– Но откуда же мне взять? Я не вожу с собой таких сумм.

– А вы поищите, может быть английские банкнотики водятся, мы и ими не побрезгуем…

Делать было нечего, Клюверс достал толстый бумажник и, отвернувшись от шантажиста, отсчитал две тысячи пятьсот фунтов и подал ему. Тот принял их кончиками пальцев, словно делая одолжение, и только сунул в карман, быстрым как молния движением и, приподняв на голове шляпу, пошёл к двери! Клюверс осмотрелся. Только что подписанного им чека на столе не было.

– Послушайте, где же чек? – воскликнул он в азарте.

– В сохранном месте, на груди моей, – со смехом отвечал шантажист и хлопнул по боковому карману.

– Но какое же вы имели право взять? – горячился Клюверс, – я все уплатил вам!..

– Какое право?.. Ха, ха, ха! – поворачивая свою лохматую фигуру грудью к нему, хохотал шантажист. – По праву сильного!.. Понял! Но ты успокойся, с твоим чеком я в банк не пойду… Стара штука!.. Адью, оревуар, дорогой компатриот…

И, деликатно шаркнув ножкой, Осинский исчез из апартамента.

Как дикий зверь, заметался Клюверс, по его уходе, в своих покоях, он стучал кулаками по столу, хватался за волосы, хотя, собственно говоря, сумма, уплаченная им шантажисту, ему, имеющему миллионный доход, не могла нанести особого ущерба. Но сознание того, что теперь он находится в руках какого-то проходимца, поставившего задачей ограбить его окончательно, доводила богача до бешенства. Инстинкт самосохранения говорил ему, что надо бежать, бежать сейчас, сию минуту, и под влиянием этого панического страха, он быстро побросал в чемодан свои вещи, наскоро расплатился и через час уже мчался обратно во Флоренцию, совсем позабыв и Ольгу Дмитриевну, и Екатерину Михайловну. Только там, в собственной вилле, близь Флоренции, окруженный громадной массой прислуги и телохранителей, он