– Зачем? Тебе денег дать, чтобы ты мой адрес забыла?! Я же понимаю: ты не с неба свалилась, что-то надо тебе от меня. Ведь не около моего дома ждала, а тут. Уж этот адресок я точно Ковалёвой не сообщала. Правда, мама?

Карты вскрыты все

Мать полезла в сумочку, достала бело-синюю пачку «Парламента», протянула мне. Я отрицательно мотнула головой. Она усмехнулась:

– Не куришь? Молодец, девочка. Характер у тебя отцовский – со своего и силой не сковырнёшь.

Закурила сама. Кончики её пальцев чуть заметно дрожали. Потом мать заговорила, медленно подбирая слова:

– Послушай и попробуй понять меня. Девочкой ты всегда была сообразительной. Признайся, думала, наверно, что за эти годы мать напрочь спилась? Ну, может, и спилась бы, да под старость лет снова мне счастье улыбнулось. Не всё же тебе… Появился в моей жизни человек, с которым мы не виделись много лет. Думала, забыл он меня. Оказывается, помнил. Серьёзный человек, среди братвы авторитетный. Судьба у него сложилась тяжко, сидел много раз, здоровье в лагерях оставил, но не скурвился. Вот он-то меня и вытащил из грязи, в руки взял. Да я и сама этому рада была. Знаешь, как мы с ним несколько лет прожили! Тебе с твоим буржуем и не снилось… Когда человек по зонам больше чем полжизни проскитается, он любовь да заботу совсем по-другому ценит. И отвечает тем же. Я за ним эти годы, как за каменной стеной жила. Всё вернулось, всё получила, чего мне в молодости не досталось – деньги, тряпки, мужская надёжность. Думала, конца-края не будет моему счастью, да всё не так повернулось. Он – старой закалки ещё, в законе живёт, не как нынешние молодые отморозки. И братва поставила его смотрящим за нашим районом города. Ну, рамсы там всякие решать, следить, чтобы беспредела никто не допускал. Это, я тебе, доченька, скажу, не угольком торговать – тут человек каждый день по лезвию бритвы ходит. А у него времени и сил на всё хватало… Только неувязочка вышла. Есть у нас в городе один такой, из молодых да ранних. Сразу и не поймёшь – то ли деловой, то ли обычный барыга. Поднялся он, пока ещё вся эта ельцинская муть в стране творилась, а потом начал братве своё навязывать, взялся грубить серьёзным людям. Ему раз-другой пояснили, что так дела не делаются. А он – нет, чтобы прислушаться – на дыбы встал и дело до крови допустил. На моего мужчину натуральную охоту открыл, рожа беспредельная: сначала квартиру, где мы жили, взорвали – я чудом в живых осталась, потом пулей Серёгу достал. Не смертельно, слава богу, но рана серьёзная была. Пришлось мне увозить его в деревню и у тётки Анны – помнишь её? – несколько месяцев выхаживать. Там, в городе, и по сей день такая мясорубка идёт – на кладбище всего за несколько месяцев могил двадцать прибавилось с той и другой стороны… Решил он от дел совсем отойти, уехать куда-нибудь. А куда? Родных его в живых никого не осталось, начинать на старости с нуля ой как нелегко! И тут пришла мне в голову мысль о тебе. Хорошо бы, думаю, поехать к Ольге в Кикиморово, устроиться там, и внук был бы под боком. Но я-то знаю тебя… Вон как ты меня даже сейчас принимаешь! Навела я тогда справки через надёжных людей. Живёт моя Оленька царицей, катается, как сыр в масле. Горда, дочка, прощать не умеешь, вознеслась высоко. Думаешь, с угольным кошельком живёшь – так все у тебя в ногах лежать будут? Объяснила я своему Серёге, как дело обстоит. А он – голова! Прикинул, что к чему, и целую комбинацию разработал. Мы здесь, в Кикиморово, уже третий месяц. Ты, поди, считаешь, что в последнее время на тебя беда за бедой случайно сыплются? Нет, солнышко, это мы о себе знать даём. И коммерсанта твоего в тюряжку мы спровадили. Я же в курсе, что ты хозяйкой его конторы считаешься, на тебя она зарегистрирована. А это деньги, хорошие деньги, чтобы все оставшиеся годы прожить безбедно. У нас с Серёгой этих лет в запасе немного…

– Господи, мама, что ты натворила! Чтобы своего ворюгу ублажить, ты всю мою жизнь под откос пустила! Ой, как же я тебя узнаю! Лишь бы по-твоему было, а там – хоть трава не расти. Муж мой тебе не нравится? А он – работяга, он всего своими руками и башкой в жизни достиг, не отбирал ни у кого и не убивал никого.

Мать смутилась, но лишь на доли секунды, а потом наклонилась поближе, быстро и страстно зашептала:

– Погоди, не кипятись. Давай трезво рассудим. Видела я твоего короля угольных куч. Никогда не поверю, что ты его любишь – он же на пятнадцать лет старше тебя, полголовы седых волос. Понимаю: когда ты сюда сбежала, тебе надо было хоть куда приткнуться, с малым-то ребёнком на руках. Да, подобрал твой Градов тебя, попользовался эти годы тобой. И хватит. Пусть в зоне парится! Что тебе до него? Ты – хозяйка конторы, всё в твоих руках. Представь, Олюшка, как бы мы зажили здесь все вместе, одной семьёй. Надо только тебе гордость свою поумерить и простить меня.

– О чём ты говоришь, мама?! Я-то от тебя ни детства настоящего не видела, ни юности. Сколько себя помню, ты только и делала, что с урками путалась и пила. Да, пусть я – неблагодарная дочь, но почему я должна сейчас твою старость устраивать? Пенсию вам от себя положить? Какое мне дело до ваших криминальных разборок, от которых вы сбежали? Там кровью наследили и сюда приехали, мою спокойную жизнь в крови утопить? Какое отношение твой вор ко мне имеет, чтобы я ему тут ковровые дорожки расстилала? Может, и папой прикажешь мне его звать?!..

– Прикажу. Он и есть твой отец, дура.

Я осеклась. Сердце оборвалось в груди и гулко ухнуло вниз, больно задевая о рёбра.

– Как… отец?..

– Вот так. Ты же Сергеевна у меня. Я ещё беременна тобой была, когда он сел в очередной раз. По крупному делу, на пятнадцать лет. Первое-то время я ещё моталась в зону с передачками, письма ему писала, а потом рукой махнула. Мне пятнадцать лет тогда целой жизнью казались… А что тебе об этом никогда не говорила – уж извини.

Мать замолчала. Я сидела окаменев. Последние её слова доносились до меня уже будто из-за стены, не совсем внятно. Отец, это мой отец, не виденный мной никогда, даже на фотографиях. Отец, о котором я столько мечтала ребёнком, надоедая в поисках ласки случайным материнским знакомым. Мой отец – вор, человек, разрушающий бизнес моего мужа и для этого устраняющий людей налево и направо. Всё это не склеивалось в моей бедной голове. Я спросила мать, и голос мой показался мне самой безжизненным, как объявление диктора по вокзальному радио:

– И чего вы теперь хотите?

– Договориться. Ты вот от ментов прячешься сейчас, но всю-то жизнь по-страусиному не пробегаешь, с головой под крылом. А если действовать с умом – эту ситуацию можно повернуть, как надо. Фактически на тебе никаких подозрений сейчас нет, кроме твоего мусорка, который у нас под ногами путался, и пришлось его на всякий случай прирезать. Но это всё решаемо. Имеется у нас в полиции человечек, который за зелёные бабки и отцу родному наркоту подбросит. Самое трудное было – его перекупить, зато связи у него наверху сильные, и он любое дело в силах прикрыть…

– Уж не Кацман ли?