Шрифт:
Закладка:
— Зачем ты ударил Арсения? Он просто тебя сторожил.
— Потому что он сделал тебе больно, за это одного удара мало. Я бы добил его, если бы не ранение.
— Но он твой человек. Так нельзя. Ты должен его уважать.
— Нагрубить МОЕЙ женщине, ещё и причинить ей физическую боль, — он нежно гладит покрасневшее запястье, — за это я бы убил.
— Но так нельзя! Ты убиваешь всех, кто тебе не нравится?
— Как видишь, весь в папочку, — указывая на ранение, говорит Нарвал.
— Жнец твой отец?
— Ты и это знаешь, — Нарвал по пацански закатывает глаза, — что ещё интересного нарыла?
— Я и не рыла особо, — хочу высвободить руки, чтобы взволнованно поправить волосы, но он не отпускает.
Хочу спросить его про проигрыш моего отца в карты, но сейчас не лучшее время, ему нужно восстановить силы.
— За что он тебя так?
— Думает, что я убил тебя.
— Сказал бы, что это не так!
— Скажу и придется тебя вернуть, а я этого делать не собираюсь.
Он тянет меня на себя, вынуждая прилечь рядом, я поддаюсь, прибиваюсь в его бок, кладу голову на плечо.
Потому что мне его жалко, да, только поэтому.
Говорить не хочется, мы молчим.
Он смотрит на меня из под прикрытых глаз, напоминает мне довольного сытого кота, невесомо поглаживает меня по волосам, мурашки как обычно щекотливо оббегают поверхность моей кожи.
Постепенно его рука ослабевает и опускается на меня приятной тяжестью. Глаза мужчины теперь закрыты, его дыхание ровное и размеренное.
Как он может спокойно спать рядом со мной?
Я же могу просто прирезать его или пустить шприцем воздух ему в вену.
Он так уверен во мне?
Пакет с кровью опустел, я аккуратно встаю, без его объятий мне сразу становится прохладно, достаю катетер из вены и зажимаю спиртовой ваткой место укола, сгибая его руку, удерживая её в таком положении какое-то время.
Думаю, доктор не обидится на меня за самоуправство. Я не навредила ему, у меня хорошо получается ставить уколы и капельницы.
Наташа- мама Софии выучилась на хирурга. Именно она настояла, чтобы мы освоили необходимый минимум для экстренной помощи.
В своё время, когда она ещё была медсестрой, её навыки спасли жизнь Годзилле — отцу Софии.
В молодости они угодили в передрягу, тётя Наташа сделала прямое переливание крови. Возможно моей сестры бы не было сейчас, если бы не умения её мамы.
Не знаю, почему я не могу его оставить тут одного в таком состоянии. Не могу даже отвернуться к двери, кажется, стоит мне посмотреть в сторону и с ним что-то случится.
Мне должно быть плевать и внутренний голос пытается намекнуть на мою неадекватность, но я уверена, что если заставлю себя уйти, спать сегодня точно не буду.
Как бы я не злилась, не переживала за родителей, не боялась за жизни близких, не пыталась ломать и обманывать себя, чувствовать иначе не получается, с ним мне безопасно, горячо, приятно и ЭТО ЧЕРТОВСКИ НЕНОРМАЛЬНО.
Он безрассуден, непредсказуем, опасен и властен. Он заставил всех поверить в мою смерть! Он сын одного из самых опасных людей в России!
Повторив это как мантру, я всё равно ставлю рядом с ним стул, сажусь и рассматриваю его.
Черные ресницы такие густые, что я немного завидую, хотя мне от мамы тоже достались красивые, но на нём это выглядит как-то неправильно что-ли.
Жуткая бледность сменилась едва заметным румянцем, кожа стала живого цвета, кровь из пакета помогла ему.
На стене вместо выключателей крутилки, они регулируют яркость освещения, я поворачиваю их, делая немного темнее.
Не заметила, как уснула головой на его койке, просыпаюсь от грохота посуды.
На пороге палаты стоит Катя, но уже без подноса в руках, потому что каша и чай теперь украшают пол.
Видно, что она хочет спросить меня с проблесками мата, что я тут забыла, но сдерживается, пугаясь видимо получить от Нарвала.
Он давно не спит, в одной его руке книга, а в другой МОЯ РУКА?!
Выдергиваю кисть, но он хватает меня за пальцы и сжимает.
Ночью я слишком расчувствовалась, потому что была виновата перед ним и этим Арсением, а сейчас всё понемногу осталось позади, я возвращаюсь в адекватную реальность, ну или почти.
— Катя, ты под ноги хоть смотри, а то сама расшибёшься так.
— Я пойду, — хочу уйти, но он не пускает меня, книгу на тумбочку кладёт и к себе тянет. Спросонья я падаю на его грудь, хорошо не на рану, хоть он и кривится.
— Ты провела со мной ночь, теперь я никогда не отпущу тебя.
Взрываюсь от смеха, потому что он произносит это соблазнительным тоном, как будто мы с ним тут не в три ноздри храпели, а сношались.
— Я просто пожалела тебя.
— Это значит тебе не всё равно, так?
— Нет, мне плевать совершенно. Просто не хотелось брать грех на душу, бросая раненого.
Он хватается за ранение, скривившись в болючем выражении лица. Я тут же сжимаю его руку.
— Сейчас доктора позову.
Его взгляд меняется, он становится хищным и горячим, так умеет смотреть только он.
— Не нужно, можешь идти, я всё понял для себя.
От злости я просто задыхаюсь, он проверял меня! Специально прикинулся, что его рана заныла!
— Не дыши так, Вась, а то голова закружится.
— Больше я сюда не спущусь! Так и знай!
Убегаю может по-детски, но мне не хочется видеть этого обманщика.
Влетаю в свою комнату и чуть не сбиваю дверью одно из вёдер с букетом ярко-бордовых роз.
На полу просто нет места, чтобы ходить, есть две тропинки: к кровати и в ванную.
Моё сердечко оттаяло тут же, стоит опуститься на колени и потрогать пальцами упругие плотные лепестки.
Розы на высоких ножках, свежие и даже не до конца распустившиеся, такие стоят огромную кучу денег.
Пока я спала на его матрасе головой, он заказал их для меня?
Столько роз я не видела даже в цветочном магазине.
Нарвал хочет так отблагодарить меня за спасение?
Всё равно к нему не пойду, а цветы все до последнего ведёрка вынесу в коридор! Пусть так и знает, мне от него подарки не нужны!
Глава 24. Цветы
Слышу как в коридоре кто-то падает, видно через мои цветы.
— Блядь! — это Катя кричит. Не понятно от злости или от зависти.
Открываю дверь, она лежит в моих розах.
— Ты чего нагородила тут?
— Мне не нужны подарки его, так
