или покидают своё окружение, или стараются изменить своё поведение таким образом, чтобы оно отвечало его требованиям; либо пытаются нейтрализовать воздействие окружения. Пограничное расстройство личности возникает в том случае, если индивид не может покинуть своё инвалидирующее окружение и не может изменить ни своё поведение, ни само это окружение, чтобы соответствовать его требованиям.

Может возникнуть впечатление, что такое окружение должно привести взрослого индивида скорее к расстройству личности в виде зависимости, чем к ПРЛ. Я подозреваю, что такой исход был бы вполне вероятен для ребёнка с меньшей эмоциональной уязвимостью. Однако если речь идёт об эмоционально уязвимых детях, недостоверная информация, поступающая со стороны окружения, почти всегда вступает в противодействие с таким же мощным сообщением чувств ребёнка: «Ты можешь убеждать меня в том, что это делалось из любви ко мне, но мои страдания, мой ужас, моя ярость убеждают меня в том, что это не любовь. Ты можешь говорить мне, что я справлюсь, что это просто, но моя паника убеждает меня в том, что я не смогу, что мне это не под силу!»

Положение эмоционально уязвимого индивида, страдающего от отказа окружения валидировать его чувства, напоминает положение в нашем обществе человека с лишним весом. Наша культура (в том числе ежедневная реклама различных методов снижения веса) и родственники индивида, у которых нормальный вес, постоянно убеждают жертву, что похудеть легко, единственное, что для этого необходимо, — немного силы воли. Масса тела, превышающая культурно санкционированную норму, считается признаком обжорства, лени, неправильного образа жизни. Тысячи диет, эмоциональные и физические страдания, связанные с ними, титанические усилия, направленные на похудение, и тело, стремительно набирающее прежний вес при любой возможности, убеждают в обратном. Как человек с лишним весом реагирует на эту противоречивую информацию? Обычно он бросается из одной крайности в другую: то садится на жёсткую диету и изнуряет себя упражнениями, то расслабляется и возвращается к обычному образу жизни (что напоминает эмоциональные колебания пациентов с ПРЛ). И те, и другие не могут спокойно игнорировать ни один из источников противоречивой информации.

Разновидности сексизма: прототипические переживания, препятствующие валидации чувств

Распространённость ПРЛ среди женщин требует, чтобы мы изучили возможную роль сексизма в его этиологии. Конечно, сексизм — важный психотравмирующий фактор для всех женщин в нашей культуре, и всё же далеко не у всех развивается пограничное расстройство личности. Также ПРЛ развивается не у всех эмоционально уязвимых женщин, хотя все женщины в той или иной форме подвержены влиянию сексизма. Мне кажется, что роль сексизма в этиологии ПРЛ зависит от других характеристик эмоционально уязвимого ребёнка, а также от обстоятельств сексизма в семье ребёнка.

Сексуальное насилие

Крайней формой сексизма, конечно же, следует считать сексуальное насилие. Риск сексуального насилия для женщин примерно в два–три раза выше, чем для мужчин (Finkelhor, 1979). Процент фактов сексуального насилия, перенесённого в детском возрасте, у пациенток с ПРЛ настолько высок, что его роль в этиологии данного расстройства просто нельзя игнорировать. Из 12 госпитализированных пациенток с ПРЛ, характеристики которых изучал М. Стоун (Stone, 1981), девять женщин (75%) были жертвами инцеста. О сексуальном насилии в детском возрасте сообщили 86% пациенток с ПРЛ, проходящих стационарное психиатрическое лечение, по сравнению с 34% других психиатрических пациенток (Bryer, Nelson, Miller, & Krol, 1987). Что касается пациенток с ПРЛ, проходящих амбулаторное лечение, от 67 до 76% из них стали жертвами сексуального насилия (Herman, Perry, & van der Kolk, 1989; Wagner, Linehan, & Wasson, 1989) по сравнению с 26% пациенток, не страдающих пограничным расстройством личности (Herman et al., 1989). С. Огата, К. Силк, С. Гудрич, Н. Лор и Д. Вестен (Ogata, Silk, Goodrich, Lohr, Westen, 1989) обнаружили, что 71% пациенток с ПРЛ в детстве были объектами сексуального насилия по сравнению с 22% в контрольной группе, состоящей из депрессивных пациенток.

Хотя эпидемиологические данные свидетельствуют, что риск физического насилия для девочек не выше, чем для мальчиков, одно из исследований (Herman et al., 1989) показывает, что среди пациенток с ПРЛ больше жертв физического насилия в детском возрасте (71%), чем среди других категорий пациентов (38%). Более того, существует положительная корреляция между физическим и сексуальным насилием (Westen, Ludolf, Misle, Ruffin, & Block, 1990). Индивиды, которые больше подвержены риску сексуального насилия, также больше рискуют стать жертвами физического насилия. Дж. Брайер и соавторы (Bryer et al., 1987) обнаружили, однако, что, в то время как сексуальные домогательства в детском возрасте могут быть предиктором ПРЛ, комбинация сексуального и физического насилия не указывала на последующее развитие ПРЛ. С. Огата и соавторы (Ogata et al., 1989) также сообщают сходные данные о проценте жертв физического насилия среди пациенток с ПРЛ и депрессивных пациенток. Таким образом, вполне возможно, что сексуальное насилие, в отличие от других видов насилия, особым образом связано с ПРЛ. Чтобы выяснить, как построены эти отношения, нужны дополнительные исследования.

Очень похожая связь была обнаружена между детским опытом сексуального насилия и суицидальным (а также парасуицидальным) поведением. Среди жертв сексуального насилия наблюдается более высокий процент суицидальных попыток в зрелом возрасте, чем у других индивидов (Edwall, Hoffmann, & Harrison, 1989; Herman & Hirschman, 1981; Briere & Runtz, 1986; Briere, 1988); до 55% жертв совершают многократные суицидальные попытки. Более того, у женщин, которые в детстве стали объектами сексуального насилия, наблюдается более серьёзное (с точки зрения последствий) суицидальное поведение (Wagner et al., 1989). Дж. Брайер и соавторы (Bryer et al., 1987) обнаружили, что перенесённое в детстве насилие (как сексуальное, так и физическое) служит предиктором суицидального поведения во взрослом возрасте. У индивидов с суицидальной идеацией или парасуицидальным поведением вероятность перенесённого в детстве насилия была в три раза выше, чем у других категорий пациентов.

Хотя перенесённое в детском возрасте насилие обычно рассматривается как социальный стрессор, оно может играть менее выраженную роль в качестве причины физиологической уязвимости к эмоциональной дисрегуляции. Жестокое обращение может быть не только патогенным для индивидов с уязвимыми темпераментами, оно может «создавать» эмоциональную уязвимость, вызывая изменения в центральной нервной системе. С. Ширер, К. Питерс, М. Квейтман и Р. Огден (Shearer, Peters, Quaytman, & Ogden, 1990) предполагают, что длительная травма может вызывать физиологические изменения в лимбической системе. Таким образом, выраженный хронический стресс может оказывать устойчивое отрицательное влияние на возбуждение, эмоциональную чувствительность и другие аспекты темперамента.

Сексуальное насилие, в том виде, в котором оно существует в нашем обществе, представляет собой один из самых наглядных примеров откровенного непризнания окружением переживаний ребёнка. В типичном сценарии сексуального насилия жертву пытаются убедить