– Дети, – продолжает рассказ матушка, – здесь с восьмого века благоговейно хранятся святые мощи основателя славянской письменности Кирилла.

 Тихо льется славянское песнопение: «Радуйтеся, всем грешным пред Богом блазии заступницы… Радуйтеся, Мефодие и Кирилле, язык словенских апостоли и богомудрии учителие».

 …Все дороги ведут в Рим, но как много дорог начиналось из Рима…

 Бьются волны Понтийского моря о брега Тавриды, лагерь стоит под стенами Корсуни. У расшитого шатра сидит, уронив у ноги круглый шлем, князь Владимир Святославович: «А еще пиши императору византийскому, – диктует он лысому писцу, – что за дочь его Анну готов отдать вено – город Корсунь или, как греки кличут, Херсонес». Хохочут дружинники-варяги, хлопают себя по бокам, головами мотают от смеха: кто, кроме природного Рюриковича, может предложить за принцессу только что захваченный у императора город? «Жду даров свадебных, пришлет пусть поболе книжной премудрости, священников греков и святынь христианских, которым мы, крестившись, поклоняться будем».

 …Киев. Мать городов русских. Народ толпится у Десятинной церкви. Молодухи в платках встают на цыпочки – одним бы глазком на заморскую принцессу глянуть! Шелестит шелковый узорный сарафан, горит на солнце золотой убор, в красном княжьем кафтане выступает Владимир Красное солнышко с молодой женой. «А вот этот придел, други, мы назовем Климентовым». – Владимир Святославович снял украшенный золотым шитьем покров и передал в руки священнику  серебряный ковчежец, священный дар византийского императора – честную главу великомученика. Первую христианскую святыню на Руси, нетленные мощи святого Климента, защитника и покровителя Русской земли…

– Матушка, а где сейчас честная глава?

– В Киево-Печерской лавре в Дальних пещерах вместе с мощами других праведников и святых. В тысяча девятьсот девяносто втором году, когда монахи распечатали для паломников чудом сохранившиеся после восьмидесятилетнего забвения святые мощи, честные главы нетленные замироточили.

 …В Москве на Пятницкой улице стоит красно-белый храм с узорными решетками, храм Святого Климента. Здесь, у «Климентова острожка», как он назывался 400 лет назад, князь Пожарский принял первый бой с польским войском.

 «Боже, придоша языцы в достояние Твое, оскверниша храм святый Твой, положиша Иерусалим яко овощное хранилище» (Пс. 78). Во времена большевистских гонений храм был закрыт, но в помещении, по святому покровительству, учинен был не плавательный бассейн, не картофелехранилище, а филиал Государственной библиотеки. Книжные люди, библиотекари, благоговейно сохранили тысячи церковных книг, не повредили византийского иконостаса и древних росписей…

 Девочки притихли на скамье из каррарского мрамора под высокой корабельной пинией. В фонтане купаются голуби, по стенке древней базилики бежит, перебирая лапками, пестрая ящерка, теплый камень скамьи – как живой.

 Глава 6

 Столики стояли вдоль трамвайных путей, накрытые красными полотнищами.

– Мадре, мадре! – завопил официант. Одной рукой он отчаянно жестикулировал, а другой волочил обитый бархатом стул с высокой судейской спинкой. Матушка невозмутимо опустилась на бархатное сиденье, оглядела заполненную едоками, музыкантами и прохожими римскую улицу и распорядилась:

– Молимся каждый про себя!

 Звенели вилки, булькала в высоких бутылках вода, носились Клаудио и Марио, вздымая на поднятых руках пылающие пиццы, стрекотали девчонки, звенел трамвай, появлялись и исчезали тирамису, арбузы, мороженое, мелькали опустошенные тарелки.

– Мадре, – вопил Марио, – не надо счет, это от ресторана!

– Дети, давайте мы их отблагодарим. – матушка кивнула, Евгений Иванович приподнялся, вытянул вперед руку, взмахнул – и…

– Под сосною, под зеленою спать положите вы меня-аааа, – вывел тоненький голосок.

 Стихли соседние столики, замолчала очередь, застыли официанты со смоляными кудрями.

– Спать положите вы меня, – волной набежали вторые голоса.

 Остановились прохожие, из окон высунулись старушки, закутанные в цветные платки, в сердцах захлопнул гармошку негр в белых парусиновых штанах.

– Калинка, калинка… – Евгений Иванович скрючился, склонился над столом (вывернув из-за угла, остановился микроавтобус, водитель выскочил на тротуар и подбоченился, на перекрытой улице тормозили машины, из магазинчика напротив высыпали китаянки в узеньких брючках…) и выпрямился во весь рост, поднимая руками сияющие детские голоса.

– Калинка моя-аааа!

 Глава 7

 Упакованы сарафаны, купальники, босо-ножки и прочая девичья дребедень: хор едет дальше, к морю, в провинцию марке. В городе с волшебным названием Лорето юные певцы станут участниками фестиваля искусств. Маэстро Евгений Иванович переживает: в первый раз девочки будут выступать в сопровождении органа. Мы – я имею в виду поклонников юных талантов – не волнуемся нисколько: главное, чтобы орган справился, а уж наши не подведут!

– Строимся! – Девочки рассаживаются в автобус, а я – увы – остаюсь на римской мостовой. Отчаянно машу рукой расплющенным о стекло носам, огромный аквариум разворачивается и увозит веселую стайку.

 Повар в белом, как снега Килиманджаро, фартуке повернулся и, подбросив чуть заметно, скинул с деревянной лопатки пиццу. Переливались перламутром пупырышки оливок, морщились, выпуская на свободу жирок, колбасные кружочки, мягкими волнами лежал сыр, горбилась шершавая корочка, – а запах, запах! – печи и березовых дров, нещадного солнца и синего моря… Запотевшая бутылочка приятно холодит ладонь, пена пузырится и оседает в пластиковом стаканчике… Лето, Рим.

 ЕСТЬ ГОРОД ЗОЛОТОЙ

– На одном метре этой земли больше жизни, чем в ином городе, – сказала я, глядя на мальчишек в кипах, которые гоняли мяч на тротуаре, у стены, сложенной из выпуклых камней. Табличка, написанная от руки на английском, русском и иврите, уведомляла, что за этой кладкой пыльного цвета томился апостол Петр.

– Причем так же и в глубину, если копнуть, – ответил Сережа Чапнин, подумал, остановился на секунду и посмотрел на небо: – А уж если взглянуть наверх…

 Мы ускорили шаг, чтобы не отстать от коллектива.

 Иерусалимов не счесть. Горластый восточный базар, обнесенный средневековой стеной. Белый западный полис с модными магазинами. Прифронтовой участок с блокпостами и черноглазыми красавицами с автоматами в нежных руках. Памятник основателям, в виде цветущего сада, где к каждому деревцу, к каждому кустику благоуханному подведен шланг с живительной водой. Нищий арабский пригород с кофейнями, где смуглые молодые люди курят за низкими столиками, вытянув ноги. Осуществленная мечта эмигрантов с бойкими людьми, болтающими на смеси русского с ивритом. Город церквей с Русской Свечой, как зовут здесь самую высокую колокольню, мечетями, откуда несется таинственный крик муэдзина, аккуратными греческими храмами и могучими строениями крестоносцев.

 И он – Небесный Град.

 Чтобы увидеть его, вовсе не на надо включать воображение. Он тут, рядом, прямо перед тобой, к нему можно прикоснуться рукою.

 Простота и ясность его присутствия так сильна, что, ошеломленный, ты понимаешь вдруг, что всего этого множества городов на самом деле нет, именно оно, это множество, и есть плод твоей фантазии, а на самом деле настоящий только он – Небесный Град.

 Скажите, что может чувствовать человек, которому экскурсовод, сидящий на первом сиденье автобуса,