Поначалу из его рассказа я понял только то, что один пациент, обратившись в местную поликлинику с какой-то ерундой, попадает к нему в реанимацию. Доктор, начиная вспоминать, как это было, икает от смеха. Постепенно картинка начинает проясняться.

В их больнице работают два хирурга, сестры-близнецы. Видел я их однажды, действительно неотличимы и абсолютно взаимозаменяемы. Вдобавок одинаково одеваются и обе имеют одинаковый, небольшой, но забавный дефект речи. Сразу понять трудно. Со стороны их разговор больше напоминает щебетание воробьев, чем человеческую речь. Но друг друга они понимают, и им этого достаточно. Живут втроем с одним ребенком на двоих, чей он – так никто в больнице точно и не знает.

По утрам обе сидят на приеме в поликлинике. Одна – в центральной, вторая – в филиале, в соседнем поселке. По вечерам приходят дежурить в больницу.

И вот один селянин решает обратиться к хирургу. С какой-то мелочью, типа панариция. Приходит в поликлинику на прием к одной из сестер. Чем-то ему девушка не внушила доверия, или мужик просто не понял, о чем она говорит, он извиняется и едет на своей машине в центральную поликлинику. В кабинете хирурга застает ее же. «Странно, – думает мужик, – ну никак не могла она доехать быстрее меня». Пока еще только удивляется и едет в больницу. И в приемном покое видит следующее. Оказалось, что первая, закончив прием, приехала в больницу на дежурство и уже сидит в приемном отделении. Но деваться мужику уже некуда, вечер. Соглашается лечь в больницу. Оформляется история болезни, и товарищ поднимается по лестнице в хирургическое отделение. И там он видит… Ну понятно кого. Доктор из центральной поликлиники тоже закончила прием и пришла на дежурство. Мужик пытается уйти, но поздно. Он уже пациент, и он уже не полностью принадлежит себе, теперь за него несут ответственность врачи. А врачам его поведение показалось не совсем адекватным: «Ну куда же ты собрался, милый, поздним вечером на улицу, без одежды? Не лето ведь. А не пил ли ты часом?» Спишь хорошо? И едет мужичок уже без всякой одежды в реанимацию лечить нервишки.

Одно не спросил: панариций-то ему вылечили или нет?

Строгая мать

В приемном отделении знакомый пациент. Мужичок лет под 60. Не пьян, но с запахом. Впервые познакомился с ним лет пять назад, когда его матушка, старушка лет 80, проломила ему череп своим костылем. С тех пор знакомство поддерживаем, поскольку поступает он к нам регулярно. После трепанации черепа восстановился почти полностью, смог даже работать таксистом. После операции больной признался, что это мама его так, не любит она, когда от сына попахивает спиртным. Но просил в милицию не сообщать. Правоохранители все равно интересовались, но сын маму не сдал. Сказал, что упал сам. Пару лет назад поступал с ножевым ранением в живот. Тогда мужику снова повезло, отделался потерей селезенки, метра кишечника и двух качающихся передних зубов, выбитых анестезиологом при интубации трахеи. Тут на бытовую травму все свалить не удалось, правоохранители возбудили дело и посадили злодейку.

– Ну и что на этот раз?

– Да вот, доктор, посмотри. На этот раз ерунда.

Показывает перебинтованную руку.

– Чего, опять мать?

– Да она, только она хотела ножом в шею, я прикрылся.

Предплечье проткнуто насквозь.

– Не слабая у тебя старушка, сколько ж ей сейчас?

– 86.

– Так слушай, она же должна еще в тюрьме сидеть.

– Это после того как она мне печень ножом проткнула? В позапрошлом году? Так ей тогда три года дали, а через год выпустили. Кто ж такую старуху в тюрьме держать будет. На днях отпустили.

– Слушай, ну ведь убьет она тебя, сдай ты ее в дурдом.

– Не могу. Мать ведь все-таки. И жена против этого, сука, а мне дома даже пива не выпить.

– Ну тогда не плачь, поехали в операционную.

Безопасность шин Nokian толкает людей на экстремальное поведение[3]

Следующий поступок не поддается иному объяснению. Гражданин засунул себе в задницу целый круг полукопченой колбасы. Сказал, что так посоветовали товарищи на работе. Что у него за работа и какие на ней товарищи – не пояснил. Можно понять, если бы работал в колбасном цеху и таким способом выносил продукт с производства. Но трудился он слесарем на металлическом заводе. Был трезв. Предположить, что друзья заливали в задницу водку (есть такой способ употребления спиртосодержащих смесей у экономных людей, алкоголь, введенный в прямую кишку, действует гораздо быстрее и эффективнее) и соответствующим образом закусывали, тоже не получалось. Такое раньше практиковалось только в психушках и тюрьмах при большом дефиците продукта. Сейчас не те времена. Поначалу товарищ вообще скрывал, что в его кишечнике инородное тело, но что-то твердое прощупывалось до самого селезеночного угла толстой кишки, а при осмотре из задницы аппетитно пахло копченой колбасой. Кусочки колбасы отрывались при попытке достать ее с помощью зажима. Эндоскопическая техника тоже оказалась бессильна. Эндоскоп фирмы «Олимпус» не имеет соответствующих насадок и не предусмотрен для извлечения из задницы краковской колбасы. Все могло закончиться травмой сфинктера.

Делать нечего, надо оперировать. Пациент соглашается, перед операцией получает очистительную клизму и просится, даже не просится, а скачет в туалет. Через пару минут со счастливым лицом выскакивает в коридор, хватает пальто и с криком: «Спасибо, ребята!», – исчезает. Все сразу поспешили в санитарную комнату, к унитазу, посмотреть на новорожденный продукт. Но странно, колбасы в туалете не было. Наверное, унес с собой.

Путь самурая, или Бусидо по-русски

Хороший человек благодарен судьбе за всё. Спрашиваю:

– Вот тебе 40. Говоришь, что с 14 лет на игле. И ты мне будешь втирать, что у тебя ни ВИЧ, ни гепатитов?

– Да нет, доктор, бог миловал. Меня тюрьма спасла. Вышел на свободу, укололся и в тюрьму. Только ты мне сделай, чтоб я спал, чтоб ваших разговоров не слышал. И чтоб больно не было. Спину не надо колоть.

– Уколю. Прикинь, какая польза, сразу после операции сможешь опохмелиться. Никакого отходняка после наркоза.

– У меня не бывает похмелья.

– Отсутствие похмелья – еще не повод не опохмеляться по утрам.

– Но главное, чтоб я спал.

– Будешь спать, обещаю.

* * *

Перебирая и выкидывая лишние бумаги из ординаторской, наткнулся на старую амбулаторную карту в трех томах, каждый размером почти с том БСЭ. Человека уже почти десять лет нет в живых, но кто-то сохранил историю его жизни. Выбросить не поднялась рука. Оставлю и я.

Интересно, почему иногда отдельные граждане,