Он, в свою очередь, не обманул ожиданий: везде побывал, выслушал жалобы и пообещал обеспечить справедливость. Спросил совета у Джакери, поинтересовался здоровьем пострадавшего рабочего.

Прощаясь, старый друг отца похлопал Иньяцио по спине:

– Главное – заморочить голову добрым людям, никто лучше вас не знает, как это сделать, – сказал он ему, забираясь в карету.

Напоследок – разговор с Тайсом и надсмотрщиками. Он собрал их в своем кабинете, сел за стол. Подчиненные притихли. Тайс нервно озирался, избегая взгляда Иньяцио, в котором пылал холодный гнев.

– Зачем обострять и без того непростую ситуацию? – строго спросил Иньяцио. – Вы можете делать свою работу, не унижая рабочих. Нет никакой необходимости в избиениях. Можно прощать им небольшие опоздания и вообще быть терпимее, как вы меж собой.

Нарушив ледяное молчание, воцарившееся в комнате, Тайс раздраженно произнес:

– Дон Иньяцио, при всем уважении, вы не понимаете… Сначала пять минут, потом десять… потом они захотят забрать домой инструменты, и неизвестно, чем все это кончится. Вы же видите, как они возмущаются сокращением надбавки…

– Пусть возмущаются, они все равно ничего не добьются. Я не готов в данный момент обсуждать надбавки. Но то, что можно сделать без денежных затрат, чтобы обеспечить порядок и дисциплину, сделать нужно.

– Да с ними просто надо построже!

– Строгость – это одно, злоупотребления – совсем другое. – Иньяцио сложил перед лицом ладони домиком, сощурил глаза. – Вы слышали, о чем мы с ними толковали. Они сказали, проблема не только в надбавке. В первую очередь они недовольны тем, что с ними обращаются, как с собаками. И я пообещал: этого впредь не повторится. Вам придется более терпимо относиться к рабочим, прежде всего к их опозданиям, по крайней мере в ближайший месяц, чтобы горячие головы поостыли. Мы не станем штрафовать их за нарушение дисциплины, а надсмотрщики пусть попридержат дубинки, ведь они имеют дело с людьми, не со стадом овец. Сегодня… мы были в шаге от забастовки, и одному богу известно, чем это могло бы кончиться. Флорио требуют лишь одного: никто и никогда не должен унижать рабочих. Они – хребет литейного производства.

Присутствующие в кабинете не смели возразить Иньяцио.

– Господин инженер, я надеюсь, что подобная ситуация больше не повторится, – Иньяцио повернулся к Тайсу.

У Тайса начался приступ кашля. Он понимал, что будет, если он ослушается главного. Прочистив горло, он ответил:

– Я сделаю все возможное.

Только сейчас, в карете, везущей его домой в Оливуццу, Иньяцио может расслабиться. Послеполуденный дождь и северный ветер очистили небо, которое стало прозрачным, как стекло. За окном Палермо купается в быстротечной красоте заката, еще благоухающего солнцем.

Исчезают городские стены, сносятся, освобождая место новым кварталам, – знак нового времени, идущего на смену прошлому, о котором, возможно, не все любят вспоминать. Люди переезжают, покидают старые дома в центре, ищут жилье попросторнее. Широкие, обсаженные деревьями дороги ведут за город, а раньше там были лишь тропинки через цитрусовые рощи. Карета проезжает мимо палаццо Стери, здесь часть бывал его отец, ведь там располагались таможенные службы, а реконструировал этот дворец Дамиани Альмейда. Сейчас тут расчищают площадь, разбивают сад. Рядом, в нескольких шагах от большого особняка семейства Ланца ди Трабиа, стоит и смотрит на море палаццо Де Паче, где живет его сестра.

Все, что осталось от внушительного замка Кастелламаре, – поросшие травой камни: по приказу Гарибальди форт разбомбили, так как он занимал стратегически важное для подступа к городу место. Генерал отдал приказ, пьемонтцы приказ исполнили. На эти руины сегодня карабкаются последние лучи солнца, пробивающиеся сквозь мачты и трубы кораблей, пришвартованных в бухте Кала. Желтый туф церквей и домов по другую сторону дороги словно излучает тепло, разбавляя сумерки мягким сиянием, пахнущим летом.

Иньяцио мысленно возвращается в прошлое, в свою юность.

Каждое из этих мест связано для него с каким-то образом, ощущением. Бухта Кала напоминает о том времени, когда он вместе с отцом ждал прибытия пароходов. Проехав через ворота Порта-Феличе, он видит Казино дам и кавалеров, лучший аристократический клуб города, – там он впервые встретил Джованну…

Но есть места, где Палермо, кажется, хочет вмиг избавиться от своего прошлого и, в определенном смысле, от прошлого Иньяцио: чтобы расчистить место для театра, который строится на руинах бастиона Сан-Вито и Порта-Македа, были снесены церкви Сан-Джулиано, Сан-Франческо делле Стиммате и Сант-Агата, распотрошен целый район. Все меняется, так и должно быть.

Иньяцио потирает переносицу. Он любит июньские теплые вечера, когда еще нет изнуряющей духоты, буйство природы в саду виллы, аромат цветущих деревьев, роз и жасмина. Возможно, у него будет время прогуляться перед ужином по аллеям сада. Он полюбил этот сад. И не только: вилла в Оливуцце теперь ему нравится больше, чем «Четыре пика», дом его детства, где царил пьянящий запах моря; и даже больше, чем дом на виа Матерассаи, где родились его сыновья, Винченцо и Иньяцио.

Кстати, Винченцино… У него снова температура, и накануне Джованна всю ночь не отходила от его постели. Сегодня Иньяцио не получал от жены никаких известий. Говорят, что отсутствие новостей – уже хорошие новости. Так оно и есть.

* * *

Вечер темным покрывалом укрыл деревья в саду. Экипаж Иньяцио останавливается перед большим оливковым деревом у входа в каретник. Охранники, как тени, перемещаются за кустами, подходят ближе – удостовериться, что хозяину ничего не угрожает. Иньяцио, заметив их, знаком прогоняет прочь.

В доме все спокойно. Из окна, выходящего в сад, льется свет и смех.

– Папа!

Он едва успевает ступить на землю, как две маленькие ручки обхватывают его ноги.

Джулия. Его дочь. Малышка.

Девочка смеется, целует его руку, глядя на него снизу вверх. Щечки ее раскраснелись, резвый ребенок так и пышет здоровьем. Пока они вместе идут к дому, Джулия рассказывает о том, как прошел день, о занятиях с гувернанткой и об играх наперегонки с Пегасом, пуделем, которого ей недавно подарили на ее седьмой день рождения.

Иньяцио слушает и смотрит на ее темные, блестящие, как у Джованны, волосы. У Джулии мягкие, добрые глаза, но ее жесты уверенны и поступь тверда. Она – Флорио.

Они проходят через комнаты и оказываются в зеленой гостиной. В кресле сидит Винченцино, читает книгу, рядом с ним гувернантка. Джулия идет к дивану, где лежит полураздетая фарфоровая кукла.

Иньяцио подходит к сыну:

– Как ты?

– Хорошо, спасибо. – Мальчик отрывается от книги и смотрит на отца. Глаза у него блестят, но, кажется, температура прошла. Он убирает прядь волос со лба, закрывает книгу. – Я ел мясной бульон, как велел доктор, потом занимался. Maman сказала,