Там, где дуб стоит, над речной водой —

Там встречались мы десять дней с тобой…

«А профессор хват! Неужели уже пластинку записал? Или это он по радио выступает?»

«Не знаю, но сейчас выясним».

Подойдя к двери увидели, что комендант, женщина лет пятидесяти, сидит перед проигрывателем и слушает внимательно, подперев щёку кулаком.

«Не мешай, дай дослушать!» — вмешался дед, не дав мне постучать в дверь.

«А что такого? Это же не радио, можно остановить, потом дослушать?»

«Дубина ты, Юрка. Не Рысюхин, а Пнюхин, прости, пушистая. Испорченное удовольствие обратно не включишь!»

Так и стоял, пока песня не дошла до последних слов:

Я семи ветрам грусть-печаль раздам,

Пусть вернётся вновь радость встречи к нам!

Комендант вздохнула могучей грудью, сняла пластинку, внимательно её осмотрела и стала прятать в конверт. Я решил, что пора.

— Доброе утро! — и, не удержавшись, спросил: — Валериан Елизарьевич уже успел записать эту песню?

— Доброе. А вы знаете Валериана Лебединского и узнаёте его голос⁈ Я думала, это голос моей молодости, сейчас молодёжь интересуется немного другими исполнителями.

— Да, немного знакомы. Он даже уговаривал поступать к нему во МХАТ.

— Ой, не старайтесь подлизаться и хвастаться, это вас не красит! — отмахнулась женщина, но без злобы.

— Почему сразу врать⁈ У меня и визитка его есть, могу показать!

— Да⁈ Ну, ладно, ладно, верю. — Она ещё раз осмотрела пластинку, смахнула с неё невидимую пыль и отложила в сторонку. — Вы насчёт заселения?

— Да, если можно.

— Отчего же нельзя. Если вы, конечно, студент и договор на проживание заключили.

— Студент, договор заключил, только ещё не оплатил.

— Никто ещё не оплатил, счёт выставят после пятого сентября, когда все вопросы с заселением окончательно решены будут. Давайте документы.

Я вынул из саквояжа картонную обложку, в которую заранее были отложены все бумаги, касающиеся общежития, и протянул коменданту, присовокупив удостоверение личности.

— Аккуратный и предусмотрительный молодой человек, что редкость. Или родители собирали?

— Нет у меня родителей… — сердце рванула мимолётная тупая боль.

Комендант мазнула глазами по перстню и тяжко вздохнула:

— Извините.

— Не за что, вы же не знали.

Комендант взяла мои бумаги.

— Рысюхин, Юрий Викентьевич. Ры… Хм… Где-то я вашу фамилию недавно видела. У вас родственники или однофамильцы у нас в городе есть?

— Нет ни однофамильцев, ни родственников, ни в Могилёве, ни где-то вообще. Даже бабушка на своей девичьей фамилии.

— Но где-то же я видела, у меня память профессиональная. Рысюхин Ю… Да ладно!

Она схватила пластинку и впилась глазами в наклеенную в середине этикетку, после чего ткнула пальцем:

— А ну-ка, смотрите сюда! Это кто?

Над пальцем виднелось: «Авторы: д. и. и. проф. В. Е. Лебединский, Ю. В. Рысюхин»

— Это мы с профессором. Я же говорил, что знаком с ним.

— Ну надо же!

— Я почему и удивился, что пластинка уже вышла — мы с ним меньше месяца назад только сочиняли, как раз по дороге из Минска в Могилёв, всю ночь сидели…

— Так она только сегодня в продажу поступает, это я по знакомству до открытия выкупила, и уже третий раз слушаю.

Комендант ещё раз глубоко вздохнула, на этот раз мечтательно. Но тут же спохватилась:

— Ой, вы же по делу! Что я держу! Так, вижу — молодой человек вы аккуратный, организованный. Песни замечательные сочиняете. Эх, будь вы бароном, такую комнату бы выделила!..

Она задумалась на несколько секунд, потом сказала сама себе: «Так!» и потянулась к одной из укладок.

— Посмотрим, посмотрим… Вот, хороший вариант. И соседа подберу хорошего.

Она раскрыла сразу три укладки с бумагами, что-то с чем-то сверила и пришла к выводу:

— Да, так и сделаем. Вот, смотрите. Комната на отшибе, в конце коридора, на первый взгляд неудобно. Но это только так кажется. Во-первых, там тихо, никто не будет мешать ни уроки делать, ни сочинять. Во-вторых, там в ходе последнего ремонта перенесли стенку с соседним крылом, в результате душ с уборной и кухонька оказалась у нас, причём об этом мало кто знает. И ваша комната, и эти помещения — за поворотом коридора, туда наобум никто и не сунется, знать нужно, что там есть. Так что, считайте, это всё вам на одну комнату будет, а не на четыре, как обычно. Разве плохо?

«Шикарный вариант!» — проявил себя дед. — «Берём, не глядя! И для учёбы хорошо, и если в гости кого пригласить без лишнего шума».

— Просто замечательно!

— Ах, да, ещё и в-третьих есть: там после ремонта мебель новая.

— Даже не знаю, чем и как с вами рассчитываться за такой подарок, эээ…

— Пробыкова, Надежда Николаевна.

Дед всё это время восторженно причитал о том, какая это удача подружиться с «комендой», что это знакомство непременно нужно укреплять и углублять. Вопил, что это настоящий «рояль в кустах», что звучало абсолютной бессмыслицей, но очень эмоционально. Но как надо «обаять её немедленно в полный рост» я себе не представлял, потому стал ретранслировать слова деда.

— Надежда! Какое многообещающее и прекрасное имя!

— Многообещающее⁈ — аж поперхнулась та. Дед, ты что, кадришь её⁈ Мною⁈ Мне же только восемнадцать!!!

— Конечно! В моём случае оно дарит надежду на покой, уют и обретение нового дома, вдали от своего! Для чего-либо другого я, увы, возмутительно молод!

— Льстец, подлиза и бабник! — Припечатала комендант. — Но обаятельный. С другой стороны — что ждать от молодого кота! Связь с тотемом, небось, очень сильная? Нет-нет, я не в коем случае не лезу, просто видно.

— Даже встречались, — подтвердил я, добавив про себя «несколько раз».

— Не удивлена. Кошак натуральный, что внешне, что внутренне! — несмотря на вроде как неприязненные слова ни в интонациях, ни в лице коменданта никакого негатива не было заметно, даже наоборот. Тон был примерно таким, каким хозяева называют своего кота «ленивой лохматой задницей» перед тем, как почесать за ушком и угостить вкусняшкой.

Так, за странной беседой, состоящей из дедовских комплиментов и язвительных ответов главной по общежитию мы добрались до моего будущего жилья.

— Комната уединённая, как я и говорила. Итак, правила распорядка — вот, — она вручила мне тонкую книжицу. — От себя конкретизирую: в комнате не стрелять, в том числе из окна, свинец не плавить. Да, ещё: шумных гулянок не устраивать, баб помногу не водить!

«Богиня!!!» — натурально взвыл внутри меня дед. И уже вслух:

— Нет, вы не Надежда! Вы уже полностью готовое и состоявшееся Сокровище! Чудо! Живой восторг и абсолютное Восхищение!

Комендант неожиданно зарделась — видимо, подействовали искренность и экспрессия деда, мне не совсем понятные.

«Дед, ты чего⁈»

«Дурень ты,