Шрифт:
Закладка:
«Китти Фойл» – исповедь молодой женщины, внутренний монолог на триста страниц. В отличие от монолога Молли-Мэрион в «Улиссе» на 49 страниц, где всепоглощающий интерес – секс, у Китти Фойл мысли располагаются по житейской шкале, главное – суметь выжить. У неё два ухажера – богатый и бедный, точнее, скромных достатков. Богатого Китти обожает, он отвечает ей взаимностью, но Китти – особа здравомыслящая: не пара она наследнику большого состояния! С неё достаточно парня простого, не «аристократа», тем более, парень дельный, правда, жид, но уважать его она уважает. Все вещи в сознании Китти на своих местах, она всё оценивает в меру своего понимания, причем сознает немудреность собственного ума. Обыкновенная человеческая особь, занятая обычными человеческими проблемами, и написано мастерски. Если сегодня книгу можно считать забытой, то причина этому, мне кажется, совершенная перекрученность человеческих сознаний. «Искусство теперь должно раздражать», – сказал директор Русского музея в Санкт-Петербурге. Процессы не знают границ, а Кристофер Морли не раздражает.
Меня Кристофер Морли интересовал как спутник-поводырь Джозефа Конрада, когда тот за год до кончины приехал в Америку по приглашению своего американского издателя, а Морли у того же издателя значился консультантом. О визите Конрада он написал книжку, полную интересных подробностей.
Прежде чем сделать об этом доклад на заседании Клуба книголюбов, я объехал упомянутые Кристофером Морли места, в первую очередь посетил усадьбу отца и сына Даблдеев, гостями которых в разные времена, кроме Конрада, были Киплинг и Олдингтон. Когда там гостил Джозеф Конрад, Скотт Фитцджеральд без приглашения стал в честь мастера исполнять на лужайке перед домом ритуальный танец. Танцора удалила полиция.
Сделал я в Обществе книголюбов свой доклад, и мне предложили войти в правление Общества Кристофера Морли. Охотно бы вошел, но в тот момент было мне поистине не до того: жену положили на операцию с опухолью в мозгу.
Опухоль оказалась доброкачественной, но сразу к занятиям приступить жена не могла, и я дочитывал её курс по экранизации литературных произведений. Студенты преподали мне очередной урок. Оказалось, зря я старался, сравнивая киноверсии, скажем, «Анны Карениной». Начал с Греты Гарбо и закончил Вивьен Ли. Показывал фильмы и рассказывал о романе, а студенты и смотрели, и слушали с выражением недоумения на лицах: зачем показывать это старье? И без разъяснений понятно, что лучшая версия самая последняя – новейшая. И это повторялось со всеми фильмами.
Посещение литературной Мекки
«…Считаю “Приключения Геккльберри Финна” творением мирового класса, того же ряда, что “Дон-Кихот” и “Робинзон Крузо”… Убежден, книгу будут читать люди всех возрастов не по обязанности, а ради удовольствия, станут перечитывать снова и снова, когда многие американские книги того же времени окажутся забыты… Полагаю, что Марк Твен глубже понимал жизнь в её сущности, не обольщаясь видимостью, что свойственно многим американцам… Марк Твен, по моему мнению, является отцом нашей национальной литературы, первым истинно американским аристократом творчества».
«Вся современная американская литература вышла из одной книги Марка Твена, называемой “Гек Финн” Ничего лучшего у нас нет. Всё американцами написанное исходит из этой книги. До неё не было ничего и не появилось после неё».
Сын сделал нам с женой подарок: провез по Новой Англии, по литературным местам, о которых мы читали. Приехали в Элмайру (штат Нью-Йорк»), где был создан «Гек Финн». Исправилась аберрация: будто роман и написан там, где происходит действие, на берегах реки Миссисипи. Нет, далеко от тех мест, на артистической дистанции. Видели мы беседку, в которой работал Марк Твен: на удивление маленькая. Он и сам был некрупен, но в такую же беседку Кристофера Морли или Джона Стейнбека я бы втиснуться не смог, а Стейнбек выше и массивнее меня. Постояли мы у семейной могилы Клеменсов: Марк Твен (раньше него скончавшаяся жена – среди Лэнгдонов), дочь Клара, оба её мужа Осип Габрилович и Жак Самоссуд, дочь Клары Нина. С Ниной училась подруга нашей хорошей знакомой – рассказывала.
Подобно дочери О. Генри, учившейся в том же колледже для детей президентов и знаменитостей, Нина Габрилович – раздавленная славой молодая женщина, у которой своей жизни не было, только семейная слава. Не было у неё и способностей, чтобы внучку великого писателя и дочь выдающегося музыканта направить на жизненный путь, достойный её происхождения. Нина пробовала актерствовать, перешла к фотографии, а в конце концов пристрастилась к наркотикам, просто спилась и завещала похоронить себя с бутылкой водки. В довершение всех постигших её бед, обеднела. Обобрал Нину отчим, Жак Смоссуд, посредственный музыкант, брат Народного Артиста СССР, Главного Дирижера Большого театра.
Что влекло дочь Марка Твена от одного еврея к другому? Неужели Клара Клеменс не нашла подходящего спутника жизни среди соотечественников? Но ведь и Чехов не женился на Лике Мизиновой, не взял в жены и Настю, дочь своего старшего друга, патрона, издателя «Нового времени», а как хотели этого союза старики Суворины! Нет, выбрал, если не Эфрон, то Книппер. Хорошо бы подумать о причинах этого житейского парадокса. Можно и Ветхий Завет перечитать, что и сделал Марк Твен. Верить Марк Твен не верил, но видел в Библии автопортрет народа. Обращаясь к соотечественникам, не жалующим пришельцев, Марк Твен высказался так, что соотечественники и не знают, под какую рубрику его занести – антисемит или юдофил? Не советуя другим завидовать и жаловаться, писатель называл иудейское племя интеллектуальной элитой мира. С ним не соглашался зять, талантливейший музыкант, игру его любил слушать Марк Твен, слушал с удовольствием и Толстой. Дирижер и пианист, романтик рояля, как называли Осипа Габриловича, исполнял для них одни и те же вещи, и нравились им одни и те же этюды, особенно Шуберта.
В поддержку своего мнения, Марк Твен, комментируя им прочитанное и перечитанное, приводил в своем пересказе историю Иосифа из 47-й Книги Бытия: «Проданный в рабство Иосиф, не упустил возможности, пользуясь обстоятельствами, устроил скупку, прибрал у египтян все деньги до последней копейки, забрал весь скот, всю землю до пяди. Затем подчинил себе их всех, продавая им хлеб, и мужчин, и женщин и детей
