Шрифт:
Закладка:
На следующий день, 7 января, большевики, решившись пробиваться на восток, направили все свои силы на бригаду генерала Крыжановского, в помощь которому я опять был вынужден послать бригаду Гетманова. Он повторил вчерашний маневр, но уже не с тем успехом, так как силы красных все прибывали. Было ясно, что они решили во что бы то ни стало прорваться на Обильное. К полудню Подгорная перешла в руки противника, однако дальше он продвинуться не мог. К этому времени я получил донесение, что передовые части Казановича, наступавшего правее меня, обнаружены к северу от Александрийской. Это дало мне возможность рассчитывать, что Крыжановский справится с нажимом красных на Обильное и что с остальными частями корпуса я могу обрушиться на Георгиевск с востока. Но дни были коротки, стало темнеть, и я не мог уже успеть сделать перегруппировку и начать наступление. Пришлось отложить атаку на 8 января.
В этот день рядом конных атак 1-я Конная дивизия генерала Топоркова опрокинула большевиков от Урухской на ст. Георгиевскую, перехватив железную дорогу на Прохладную. В этот же вечер бригада генерала Крыжановского овладела Подгорной, а в Александрийскую вступили части генерала Казановича. К полудню все мои части были уже пущены в бой, причем бригада Гетманова была мною послана на усиление Топоркова. Георгиевск был нами захвачен после боя у самого города. Число пленных и количество захваченной материальной части было очень велико, а 1-я Конная дивизия получила обратно свои пушки. В результате Минераловодская группа красных была нами перехвачена и взята в плен; только небольшим ее частям удалось уйти на Моздок и Владикавказ.
* * *В Георгиевск прибыл генерал Покровский, которому я сдал командование 1-м Конным корпусом, находившимся под моим начальством до его возвращения на фронт. Население города встретило нас как избавителей. Ликование его было вполне искренним. Меня наперерыв приглашали присутствовать на разных собраниях, но я от них отказывался, объясняя это тем, что скоро прибудет генерал Врангель.
Приняв меры к восстановлению временной власти в городе и посетив некоторые его части, я впервые столкнулся с тем страшным несчастьем, которое обрушилось сначала на красных, а затем и на нас. Это была эпидемия сыпного тифа. На вокзале я увидал буквально тысячи людей в солдатских шинелях, лежавших на полу и не проявлявших никакого внимания к окружавшей их обстановке. Многие были без сознания, среди них было около трети мертвецов. Захваченным пленным было приказано убрать трупы и похоронить их в братских могилах. Разместить же больных по госпиталям не было никакой возможности — все они были переполнены больными. Все же кое-как была налажена относительная санитарная помощь.
С прибытием генерала Покровского я вступил в командование 1-й Конной дивизией. В нее входили 1-й Екатеринодарский, 1-й Линейный, 1-й Запорожский и 1-й Уманский полки и Конно-артиллерийский дивизион. Командующий дивизией генерал Топорков получил Терскую дивизию, которая была отправлена на Донской фронт после ее формирования. Я оказался без лошади, так как до тех пор я пользовался одной из лошадей генерала Топоркова. В штабе дивизии мне дали лошадь одного из заболевших казаков. На следующий день, после выступления на восток, я пропустил дивизию мимо себя, знакомясь впервые с ее доблестными частями.
Подъезжая к Запорожскому полку, я был встречен его временным командиром в погонах есаула. Я его узнал не сразу, но после его доклада я опознал в нем того самого Павличенко, который был в свое время казаком-ординарцем из конвоя Наместника у моего отца в Тифлисе. Его военная карьера примечательна. Мы с ним расцеловались, и он мне рассказал свою историю. Оказывается, после замещения моего отца генералом Мышлаевским Павличенко оставался ординарцем и при нем, а позже был отправлен урядником из конвоя Наместника на Кавказский фронт в Запорожский полк, где за боевые отличия был произведен в офицеры. Войну он кончил сотником и вместе с полком вернулся на Кубань. Когда Кубань была охвачена большевизмом, то перед вторым походом добровольцев на Кубань он был привлечен большевиками к командованию полком, составленным из казаков. К нему был приставлен комиссар, и он поневоле стал заниматься с казаками, рассчитывая как-нибудь передаться добровольцам. Как только начались боевые действия и он получил от своих разъездов донесение о соприкосновении с разъездами генерала Эр дели, Павличенко построил полк в резервную колонну и обратился к казакам с кратким заявлением, что до сих пор они были красноармейцами, а теперь он их поздравляет казаками. Грянуло «Ура!», и было приступлено к аресту комиссаров. На следующий день полк вошел в конницу генерала Эрдели. Павличенко за это был произведен в есаулы и назначен командиром сотни, но скоро за боевые отличия был представлен к производству в штаб-офицеры и за выбытием из строя ранеными старших офицеров, уже при встрече со мной, временно командовал Запорожским полком.
* * *Между тем моя дивизия спешно продвигалась вдоль Терека. В одной из рекогносцировок, в первый же день нашего движения, когда я выехал вперед на линию наших головных частей, моя лошадь была убита, и я вновь оказался спешенным. На помощь мне пришел Павличенко, который уступил мне своего коня. Но на следующий день при нашем столкновении впереди Моздока, когда я стоял на батарее, артиллерийским снарядом была сильно ранена и эта лошадь. Пришлось опять искать себе коня…
Действия нашего корпуса имели целью завершить разгром большевистских армий Северного Кавказа и их преследовать по единственно оставшемуся им пути на Кизляр и к Каспийскому морю, перехватывая в то же время все оставшиеся в долине Терека красные части. Правее нас действовали части Казановича и Эрдели. Моя дивизия наступала сначала прямо на Моздок, а затем двигалась долиной Терека. 1-я Кубанская дивизия Крыжановского двигалась левее меня. Поначалу красные не оказывали серьезного сопротивления, но у Моздока
