Шрифт:
Закладка:
— Михай?
— Що?
— Ты чего делаешь?
— Видпочиваю… «Отдыхаю», коли вам так буде простише.
— Вот кстати об этом — ты же умеешь на ислас разговаривать понятно? Ну я имею ввиду, понятнее чем сейчас…
— Вмиючи. Але, оскильки Ислас — це стихийно сформована смись ризних мов, або, як у нас кажуть, «суржик», то я, як единий в осяжному простори приполець, вважаю своим обовьязком обогащати його словами и терминами моей ридной мови.
— То есть ты специально?
— Ещли чи ще не подоба, моге зачать взбогачать Ислас о кшездь.
— Угрожаешь на кшездский перейти, что ли?
— Ось бачите — знайоми всього нчого, а ви вже дви мови з моею допомогою розумити почали!
— Я могу по гюйонски ответить, знаешь ли! Са мё фе шье, прекратит ту разводить этот бордэль дёмэрд анфа дёпют, вон — смотри, с тебя эти двое уже «ohueli».
— А ось останне — це вже не гюйонський…
— И тем не менее… Ты чего такого отмочил, что у них такие рожи?
— Та ничого я не робив! И взагали — чого видразу Михай? Вони там на жопу Тайги витрищалися. Може це вона им по чеполахе йобнула, ось их и перекрило?
— Тайга? Не — Тайга бы ебнула, они бы прям там и легли. Эй вы! C вами чего?
— У него рука… — Маммала скорчил гримасу подбирая слова, — Отдельная, дженаб!
— Ты только заметил?
— Я думал, это перчатка такая… А это — рука! И он ей шевелит, дженаб!
— Це все тому, що я багато з машинами працюю, — пояснил с ухмылкой Михай, — Ось сам, потихеньку, зализним претворяюсь. А ну як допоможи мени його назад надити!
Островитяне, с практически религиозным трепетом, помогли Михаю нацепить протез обратно, изумленно взирая как тот, для проверки, поднял искусственную кисть, несколько раз сжав и разжав её. Точилка и Маммала от избытка чувств чуть не грохнулись в обморок.
— То есть вы в машину превращаетесь, дженаб?
— Так… Е трохи…
— А остальные? Они тоже превращаются? — Точилка с подозрением оглядел Багира, ища у того железные части и, для верности, потыкал пальцем, — У вас что железное, дженаб?
— Нэрвы…
— Тут все у кого як, — подмигнул Михай недовольному такой фамильярностью Багиру, — Я, ось, зализною рукою обзавився. Амяз з Карою машини чути почали. Багир одним своею присутнистю може заставити зломане починитися. Кстати, дюже мешае в роботи. Кажуть: «Зломано!», вин приходить — працюе. Уйде — знову не працюе. От така хуйня робиться.
— Здорово, дженаб! — Точилка снова потрогал Багира и принялся обтираться этой ладонью, стремясь обмазаться его маной, — Вот бы мне такую способность! Это же ничего делать не надо! Приходишь — все заработало! Деньги взял, ушел, оно опять сломалось, снова тебя зовут, снова деньги платят… Интересно — сколько раз так можно ходить?
— Тэбэ? — Багир смерил халявщика взглядом, — Тры!
— Почему только три, дженаб?!
— Потом пыздыт начнут…
* * *
Пин заглянул в трубу. Оттуда вылетел шматок грязной жижи, залепив ему все лицо. Отшатнувшись и утеревшись, он проморгался и посмотрел наверх, откуда высунулась голова Ержана.
— Ну что? Еще дуть?
— Не… Мне хватило…
— Ну значит прочистили.
— Сейчас спрошу…
Вытирая лицо, Пин дотопал до Амяза и доложил, что они закончили с трубопроводом. Амяз посмотрел на него, взял флягу и кинул её наверх.
— Лей в трубу совсем-воопше немного…
— Сейчас…
Выдернув пробку, Ержан вылил полфляги в трубу. На другом конце Амяз подставил кружку, набрал в неё, что вытекло и сунул под нос Пину.
— Будеш? — Пин опасливо посмотрел на мутную ржавую жижу и отстранился, — Знашит надо еше шистит.
— Да мы её весь день чистим, дженаб!
— Ты ше сам видиш — совсем-воопше нешистый вода. Если вода не шистый, знашит не пошистили. Толко время потратили.
Выплеснув содержимое кружки, Амяз с брезгливой миной сполоснул её чистой водой и ушел. Пин, вздохнул и сел на корточки, обхватив голову руками. Ержан спустился и сел рядом в аналогичной позе. Заставший их в таком виде Нариман вздохнул, воздел руки к небу в беззвучном вопросе, после чего хлопнул в ладоши.
— Чего грустим? Опять агха-йе Амяз вами недоволен?
— Он говорит трубу прочистить, мы прочистили, а он из неё пить заставляет, дядя Нариман! И говорит, что если не хотим, значит не прочистили.
— Он — мастер. Ему виднее.
— Но Восьмипалый, который учил нас с Ержаном, тоже мастер и он бы сказал: «Пойдет»!
— Дурак.
— Кто дурак, дядя Нариман? Я или он?
— И какой Восьмипалый, — счел нужным уточнить Ержан, — Старый или Молодой? Просто его сыну тоже, сперва собака мизинец откусила, когда он ей папиросой в морду тыкал, а потом он пальцем решил проверить натяжение ремня на работающем двигателе, так что теперь тоже, как и отец, «Восьмипалый».
— Оба… — раздраженно отмахнулся Нариман, — И ты тоже дурак, если считаешь их мастерами.
— Но они же зарабатывают?
— Серьезно? Тогда почему вы с Ержаном тут, а не у него в мастерской?
— Тут кормят…
— Именно. Ни Молодой, ни Старый не могут своим ремеслом заработать поесть даже себе, не то, что кормить учеников. Понимаешь, к чему я клоню?
— Нет, дядя Нариман.
— Если два единственных механика на большой остров, где все остальные ничего не понимают в машинах, не могут прокормиться своим ремеслом и ходят ловить рыбу и собирать плоды в лесу, то видит Небо, это не мастера, а два ишака с копытами вместо рук. Будете подражать им — станете такими же. Вы этого хотите?
— Нет, дядя Нариман.
— Тогда делайте так, как говорит агха-йе Амяз. Если будете внимательны — научитесь работать так же хорошо. А за хорошую работу не стыдно ни перед людьми, ни перед Небом. И деньги брать за неё тоже не стыдно. Вы видели — у них у всех несколько смен одежды и крепкие ботинки? Могут себе такое позволить Восьмипалые?
— Мы все поняли, дядя Нариман! Но как нам трубу-то прочистить?
— Придумайте! Может вас так проверяют? Мастер должен уметь думать, вот они и хотят посмотреть, как вы справитесь?
— Помогите, дядя Нариман! Мы не можем ничего придумать!
— О Небо! — раздраженно покрутив руками в жесте досады, Нариман присел рядом, — Ну давай думать вместе. Что мы делали, когда у нас забился дымоход в укрытии?
— Засунули туда Ержана.
— А что мы делали, когда у нас засорился сток?
— Засунули туда Ержана.
— Ержан в трубу лезет?
— Нет.
— Жаль, хорошая была идея…
* * *
Два
