Мы прошерстили всю страну от края до края, отправили разведчиков к соседям и даже в Сомну к темным, но нигде и ничего не нашли и не увидели, кроме разрозненных групп разбойников, мошенников и просто единичных некромантов, стабильно появлявшихся то тут, то там. Я смотрел на этих бедолаг и без зазрения совести отправлял на плаху, не церемонясь и не растягивая заключение, тюрьмы и без того полнились, а количество стражи для постоянной работы росло.

Сменив почти весь двор, помощников и министров, я постарался найти самых преданных мне людей, оставив из старой свиты только семью сводной сестры, но и то лишь потому, что она не претендовала на трон, как женщина, хоть и была признана единственно родной мне из всех бастардов. О них я кстати тоже не забывал, коря отца за безграничную распущенность. Наплодить столько обреченных на смерть бедолаг за столь небольшой срок правления надо было суметь. Избавляться от них как от потенциальных помех я считал своим первейшим долгом перед собственным наследием.

Помимо всего прочего я вел борьбу в личной жизни и в замке. Образ Евы за столь долгий срок никуда не исчез и не стерся из памяти, наоборот, я видел ее присутствие буквально везде и тщетно старался найти ее призрак в здании. Я не верил, что тело, уже истлевшее, мог поднять из могилы какой-то некромант, и я не раз проверял, надежно ли покоится бывшая супруга, но даже из-под огромной мраморной плиты она доставала меня, мучила и насылала смутные сны о былом, будто отчаянно цеплялась за существование.

Я просыпался в холодном поту, в ужасе, в оцепенении и не мог пошевелиться, слыша ее тихое пение, осторожные шаги и шелест платья. Всюду слышались проклятые стихи, сколь бы сильно я не злился и не запрещал их. В столице не утихала мода на медный цвет волос, а вино, любимое Евой, стало одним из символов Санктума и аристократичной жизни там. Королева жила, жила так раздольно и ярко, как никогда раньше, будто сотни, тысячи людей разделили ее образ меж собой и по кусочкам воссоздавали его, как могли в этом бесконечном потоке дней. Зеленые платья, красные губы, пошлые строки, звонкий смех, праздники в саду, собрания девственных и не очень девиц, популярные настолько же, насколько и кружки по интересам. Это все сводило с ума, и как бы я ни старался, очистить от этого балагана хотя бы свой дом, свою спальню, каждая из фавориток, горничных и симпатичных мне женщин начинала подражать Еве, меняясь от встречи к встрече буквально на глазах.

Сдавшись, я вычеркнул их из своей жизни, оставив лишь прислугу в возрасте и пару нянь сыну. Я посвятил себя работе, моему королевству и с упоением занимался делами, стараясь не замечать маячащего на грани сознания безумия.

Моему сыну исполнилось десять, и для меня это знаменовало больше половины отведенного мне срока. Я наивно полагал найти предателя намного раньше, надеялся, что Скай меня недооценивает, не понимает моих возможностей, но просчитался. Время неумолимо шло вперед, пока я тщетно терялся в догадках и ставил под сомнение собственные суждения. Тогда же, посоветовавшись с собой, я решил обратить внимание на тех, кто все эти годы был со мной, и в чью преданность я так охотно верил.

Советник, придворный маг и личный страж.

Последнего, я убрал из списка почти сразу. Мартирас показывал себя достойным слугой, даже не так, он был послушнее любого пса, как настоящее оружие, клинок или инструмент правосудия в моих руках. Он просто физически не мог мне навредить после всего, что делал для меня.

Оставались советник и придворный маг.

Второй, Грегор Хейс, был стар, безумно стар и, обучая свою замену, тратил большую часть сил, чтобы прожить новый день. Куда ему до предательства, хотя… он не простил мне смерть племянника, что застал появление первенцев, и терять ему по сути нечего. Я приберег этот вариант на потом.

Советник Ламонт Кейн. Застал еще моего отца и отчасти мне его заменил. Умен, услужлив и понятлив, казалось, следил сразу за всеми в замке и извне. Не мог бы помешать мне, так как боялся за собственную семью, но по этой же причине Ламонт оказался бы в неловком положении, если с помощью сына или жены его начали бы шантажировать. На него и пал мой первый выбор, в конце концов, если советнику нечего скрывать, то и переживать о небольшом допросе он не станет. Даже если подозрение в хищении средств из казны будут абсолютно надуманны.

Освободив для этого целый день, я дал Ламонту выходной и услужливо отправил к нему личного стража, чтобы не дергать лишний раз советника в замок.

Сам я в предвкушении разгадки не мог усидеть на месте и заняться хотя бы частью должностных дел, постоянно чувствуя потребность перебрать все доступные варианты измены королевству. Расточительство, сговор, сокрытие важной информации, где именно Ламонт мог обмануть меня? Как он поступил со своей властью? Продавал сведения другим странам? Не выполнял порученных обязанностей? Прости боже, связался с какой-нибудь темной?

От последней мысли неприятно заныло в груди. Работать не получалось как ни старайся, и, оставив в покое свой кабинет, я сам направился искать утешение в прогулке по длинным запутанным коридорам моей темницы из белого камня.

Близился конец лета, я тщетно старался игнорировать и краснеющую пожаром листву, и ленное, увядающее великолепие наступающей осени. Самое противное мне время в году, когда мысли о Еве терзали особенно часто и больно.

Забравшись подальше от балконов и открытых галерей, я поднялся к цокольному этажу, где в основном хранились ненужные, старые вещи, ушедшие из моды, неполные комплекты и поврежденная временем мебель. Крохотные слуховые окна едва освещали склад рассеянным бледным светом, а толстый слой пыли намекал на редкость уборки.

Не желая влезать в грязь, я хотел было уйти из столь неприятного места, но в глубине, за хребтами сложенных стульев, послышались чьи-то осторожные шаги.

Оцепенев сознанием, я даже не сразу заметил, как тело мгновенно подалось вперед, преследуя незадачливого гостя. В сердце тут же шевельнулся запоздалый страх. Вдруг это призрак? Я наконец-то увижу его? Узнаю, где он прятался все эти годы?

Шаги повторились, где-то скрипнул отодвигаемый комод, в воздух взвился слой пыли, послышался тихий детский шепот, обращенный не ко мне.

— Здравствуй.

Выныривая из-за