Вся эта семья дышала любовью, радостью и счастьемъ. Отецъ Ерухима, раби Исаакъ, былъ мужчина средняго роста, съ лицомъ правильнымъ и прекраснымъ. Лицо это озарялось карими, большими, честными глазами. На немъ лежалъ отпечатокъ искренней набожности и серьёзности, лишенной всякой тѣни суровости. Его развитый лобъ, разсѣкаемый рѣзкой поперечной морщиной, обрамливался густыми, черными съ просѣдью пейсами. Такая же густая окладистая борода облегала его подбородокъ. Когда онъ улыбался, зубы его блестѣли, какъ слоновая кость. Одѣтъ онъ былъ въ черномъ шелковомъ кафтанѣ, доходившемъ до пятокъ, и опоясанномъ такимъ же шелковымъ, широкимъ поясомъ. Словомъ, вся его наружность внушила мнѣ высокое уваженіе. Мать Ерухима, Перлъ, тоже показалась мнѣ въ этотъ вечеръ красивѣе обыкновеннаго. Она была еще довольно молода и свѣжа. Ея бѣлое, чистое лицо, отѣненное черными какъ смоль, дугообразными бровями, изъ-подъ которыхъ свѣтились черные же блестящіе глаза, оканчивалось продолговатымъ, неправильнымъ подбородкомъ. Но эта неправильность потому уже не бросалась въ глаза, что наблюдавшій это прекрасное лицо не могъ оторвать своихъ взоровъ отъ постоянной очаровательно-доброй улыбки, песходившей съ ея губъ. Я ее никогда не видѣлъ такой разодѣтой, какъ теперь. Голова ея покрыта была черной бархатной, особой формы повязкой, унизанной мелкими жемчужинами. Уши украшались серьгами какого-то оригинальнаго образца. На ней была надѣта юбка изъ тяжелой, пестрой шелковой матеріи. Талія ея плотно обтягивалась нѣсколько помятой бархатной кофточкой, грудь украшалась нагрудникомъ, вышитымъ золотыми и серебряными галунами. Весь этотъ азіатскій костюмъ шелъ какъ нельзя болѣе къ ея южному типичному лицу.

Раби Исаакъ сѣлъ на первомъ попавшемся ему стулѣ. Всѣ дѣти обступили его и начали ласкаться. Перлъ стояла нѣсколько поодаль, и съ обычной своей улыбкой на устахъ восхищалась этой семейной картиной. Я съ завистью смотрѣлъ на этихъ счастливыхъ дѣтей, вспоминая суроваго своего отца. Еслибы я стѣснялся, то самъ былъ бы не прочь приласкаться къ раби Исааку. Мнѣ хотѣлось погрѣться хоть у чужаго огонька.

— Моя дорогая Перлъ, обратился раби Исаакъ къ своей женѣ:— дожили мы съ тобою до великаго праздника, несмотря на наши тяжкіе грѣхи! дастъ Богъ, доживемъ и до слѣдующаго — цѣлыми и здоровыми.

Онъ набожно закатилъ глаза, глубоко вздохнулъ, и нѣжно оттолкнувъ дѣтей, всталъ, взялъ за руку жену, и торжественно повелъ ее къ столу. Мы всѣ пошли за ними.

Раби Исаакъ торжественно усѣлся на почетномъ сѣдалищѣ, облокотившись лѣвою рукою на подушки[34].

— Перлъ, додай мнѣ мой китель[35].

Ему подали китель. Онъ надѣлъ его, сверхъ кафтана.

Вошла старая кухарка, тоже празднично разодѣтая, поздравила съ праздникомъ и свободно усѣлась[36].

Но правую руку мужа сѣла Перлъ, возлѣ нея — три дѣвочки, а за ними — кухарка; по лѣвую руку помѣстился Ерухимъ, а за нимъ — я.

Я не намѣренъ слѣдить за подробностями этой религіозной трапезы. Мои единовѣрцы коротко съ ними знакомы, а для прочихъ читателей онѣ не представляютъ особеннаго интереса. Я коснусь только главныхъ моментовъ этого обряднаго ужина, на сколько это потребуется для моего разсказа.

Несмотря на присутствіе кухарки, Перлъ сама встала, и подала своему супругу блестящій мѣдный рукомойникъ, наполненный водою; затѣмъ, принесла мѣдный тазъ, и держала его предъ мужемъ. Онъ умылъ руки, и мы всѣ послѣдовали его примѣру.

Раби Исаакъ привсталъ, наполнилъ всѣ стаканчики виномъ, и поставивъ свой стаканъ себѣ на ладонь, громко прочиталъ молитву и глотнулъ раза два изъ стакана. Всѣ воскликнули «аминь» и послѣдовали его примѣру. Онъ поднялъ свою тарелку, на которой лежали три опрѣснока съ принадлежностями, при чемъ помогала ему и жена[37].

— Кто голоденъ, прочелъ онъ громко: — тотъ да раздѣлитъ съ нами трапезу; кто нуждается, тотъ да празднуетъ съ нами. Нынѣ мы здѣсь, въ будущемъ же году да будемъ въ Іерусалимѣ!

Онъ опять сѣлъ и облокотился на своемъ тронѣ.

— Мои милые! обратился онъ къ семьѣ, торжественно и серьёзно: — знаете ли вы, почему мы празднуемъ этотъ великій день, день торжества и побѣды Израиля?

Не дожидаясь отвѣта, онъ продолжалъ:

— Потомки нашихъ патріарховъ Авраама, Исаака и Іакова, по волѣ великаго Іеговы, очутились въ Египтѣ. Богъ благословилъ ихъ; они множились и плодились какъ рыбы морскія; они обогатились трудами рукъ своихъ. Египтяне переполошились. «Если народъ этотъ еще больше расплодится и разбогатѣетъ, то онъ всѣхъ насъ вытѣснитъ изъ нашей родной земли», сказали они себѣ. И вотъ, Фараонъ изобрѣлъ средство сломить силу своихъ сосѣдей, и оградить страну отъ дальнѣйшаго размноженія израильтянъ. Ихъ обратили въ рабовъ, обременили самыми тяжкими, грубыми работами; ихъ руками воздвигались цѣлые города; ихъ угнетали, унижали, били и тиранили. Это показалось Фараону еще недостаточнымъ. Онъ повелѣлъ всѣмъ египетскимъ бабкамъ бросать въ воду новорожденныхъ младенцевъ мужескаго пола. Онъ рѣзалъ израильтянскихъ дѣтей, и купался въ ихъ крови.

Дѣвочки съ ужасомъ прижались къ матери. Мать, блѣдная и дрожащая, обняла ихъ всѣхъ и прижала къ себѣ.

— Израильтяне бѣдствовали и взывали о помощи къ Тому, который посулилъ ихъ праотцамъ силу, счастіе и обѣтованную землю. И Іегова внялъ воплямъ сыновъ своихъ. У одной израильтянки родился сынъ. Мать долго прятала его отъ зоркихъ взоровъ египетскихъ съищшсовъ, но убѣдившись, что рано или поздно его откроютъ и убьютъ, она, по внушенію свыше, рѣшилась уложить ребенка въ тростниковый осмоленный ящикъ и пустить его по рѣкѣ. На ту пору Богъ внушилъ и дочери Фараона идти купаться. Она услышала плачъ ребенка, и вытащила его. Ребенокъ этотъ былъ Моисей. Іегова въ своей мудрости избралъ его для высшей цѣли. Однажды, юноша Моисей замѣтилъ, какъ фараоновскій полиціантъ бьетъ и тиранитъ бѣднаго труженика — израильтянина. Родная кровь заговорила въ пріемышѣ фараоновой дочери. Онъ осмотрѣлся кругомъ и видя, что постороннихъ нѣтъ, бросился на тирана, убилъ его и зарылъ трупъ въ песокъ. Затѣмъ, опасаясь послѣдствій совершеннаго убійства, онъ бѣжалъ и скрылся въ необозримыхъ степяхъ египетскихъ.

— Папа! для чего же онъ бѣжалъ? вѣдь никто не видѣлъ, какъ онъ убилъ египтянина? спросила старшая дѣвочка.

— Ты умница, душечка! отвѣтилъ раби Исаакъ, довольный смѣтливостью своей дочери; но оставилъ вопросъ безъ отвѣта, и продолжалъ:

— Долго скитался Моисей по чужимъ людямъ и насъ чужихъ овецъ, пока Іегова не приказалъ ему возвратиться въ Египетъ и потребовать у Фараона свободы избранному народу. Моисей повиновался, но ни Фараонъ, ни самъ израильскій народъ, свыкшійся уже съ игомъ своего рабства, не повѣрили Моисею, пока онъ силою, данною ему свыше, не совершилъ чудесъ, и не измучилъ нечестивыхъ египтянъ болѣзнями, тьмою, чумою и прочимы наказаніями. Тогда Фараонъ, признавъ перстъ Божій, отпустилъ евреевъ на короткое время въ пустыню