Единственное оружие туземцев — это луки и стрелы. Они посылают стрелы с удивительной силой. «Мы не заметили, — сообщает Флетчер, — что эти люди имеют какое-либо правительство; они живут, как хотят, за исключением того, что объединяются в племена в нескольких своих провинциях, не допускают над собой никакого командования».

11 августа Дрейк приказал всей команде собраться на берегу. Он стоял у открытого входа в свою палатку так, что все его хорошо видели и слышали. С одной стороны около него стоял капитан Винтер, а с другой — капитан Джон Томас. У Дрейка в руках была толстая записная книга. Вот как описывает другой очевидец плавания, Джон Кук, последовавшие за этим события. Флетчер приготовился было сказать проповедь, но Дрейк перебил его: «Нет, полегче, мистер Флетчер, проповедь сегодня буду говорить я сам». Обращаясь к собравшимся, Дрейк сказал: «Господа, я очень плохой оратор, но то, что я скажу, пусть каждый хорошо запомнит, а потом и запишет. За все, что скажу, я буду отвечать перед Англией и королевой, и все это я записал здесь, в своей книге. Так вот, господа, мы здесь очень далеко от нашей родины и друзей и со всех сторон окружены врагами. Стало быть, мы не можем дешево ценить человека, потому что не найдем здесь его и за десять тысяч фунтов. Значит, мы должны оставить все столкновения и разногласия. Клянусь Богом, я прямо с ума схожу, как подумаю о столкновениях между джентльменами и моряками. Я требую, чтобы этого не было. Джентльмены с моряками и моряки с джентльменами должны быть друзьями. Покажем же, что мы все заодно, и не доставим врагу радости видеть наши раздоры. Я хотел бы знать человека, который отказался бы своими руками взяться за канаты, но я знаю, что здесь такого нет. Поскольку джентльмены очень нужны в плавании для управления, я их для этого взял с собой, да и другие соображения у меня на то были, и, хотя я знаю, что матросы, если ими не управлять, — самый на свете завистливый и беспокойный народ, я не могу обойтись без них. И вот еще: если кто-либо желает вернуться домой, то пусть мне скажет; здесь есть «Златоцвет», корабль, без которого я могу обойтись и отдать тому, кто хочет возвратиться. Но чтобы это было действительно домой, а то, если встречу на своем пути, пушу на дно. До завтра у вас хватит времени подумать, но клянусь, что говорю вам правду». Экипаж ответил, что никто не хочет возвращаться, что все они желают разделить его участь. «Тогда хорошо, господа, — сказал он. — Идете ли вы в плавание по доброй воле или нет?» Все отвечали, что идут по доброй воле. «В таком случае, господа, — продолжал Дрейк, — от кого вы хотите получать жалованье?» — «От вас», — был ответ. «Тогда скажите, хотите ли вы получить жалованье сейчас или доверяете мне оставить его у себя?» — спросил Дрейк. «Доверяем вам», — ответила команда. Затем Дрейк приказал эконому с «Елизаветы» сдать ключи, что тот и сделал. После этого, обращаясь к Винтеру, капитану «Елизаветы», Джону Томасу, капитану «Златоцвета», Томасу Худу, капитану «Пеликана», и другим офицерам, сказал, что освобождает их от обязанностей. Винтер и Джон Томас спросили Дрейка, за что он сместил их. Тот ответил, что вина их совершенно очевидна.

Дрейк сказал, что все были свидетелями преступления, совершенного Томасом Доути, в котором тот полностью признался. А ведь он очень доверял Доути, тот был его правой рукой. Это все знают. «Королева приказала ему, — сказал Дрейк, — никому не рассказывать о цели плавания, особенно лорду Берли. А Доути выдал план путешествия лорду Берли, вы слышали, как он сам в этом признался. Но даю слово джентльмена, что больше казней не будет. Я больше ни на кого не подниму руку, хотя есть здесь такие, которые этого заслуживают». «Есть люди, — продолжал Дрейк, — старающиеся мне повредить. Они распространяют слухи о том, что на это путешествие дали деньги мистер Хеттон, сэр Уильям Винтер и мистер Хокинс. Но я хочу рассказать вам, как было на самом деле. Лорд Эссекс написал обо мне государственному секретарю Уолсингему как о человеке, который лучше, чем кто другой, может сражаться с испанцами, имея в виду мой опыт и практику. Уолсингем встретился со мной и рассказал, что ее величество, оскорбленная испанским королем, желает отомстить ему. И он показал мне план действий, прося под ним подписаться. Но я отказался это сделать, потому что Бог может отозвать ее величество к себе, а ее наследник вдруг заключит союз с королем испанским, и тогда моя подпись будет меня уличать. Вскоре королева потребовала меня к себе и сказала приблизительно так: «Дрейк, дело в том, что мне хотелось бы отомстить королю Испании за нанесенные мне обиды». Потом добавила, что я единственный человек, который может это сделать, и она хочет выслушать мой совет. Я ответил ее величеству, что в самой Испании мало что можно сделать и что лучшее место для нанесения удара испанцам — это их Индия».

Затем Дрейк показал запись королевы на пай в 1000 фунтов и привел ее слова, что, если кто-нибудь из ее подданных сообщит об этом испанскому королю, тому не сносить головы.

Дрейк заключил свою речь словами; «И теперь, господа, подумайте о том, что мы сделали. Мы сейчас столкнули между собой трех могущественных государей: ее величество, короля испанского и короля португальского. Если наше плавание не завершится успехом, мы не только будем посмешищем в глазах наших врагов, но также станем навечно огромным пятном на лице нашей святой родины». После этого Дрейк сказал, что прощает всех офицеров, и предложил им приступить к исполнению их обязанностей.

17 августа корабли Дрейка снялись с якоря. Двухмесячное пребывание в порту Святого Юлиана закончилось. В путь отправилось всего три корабля: «Пеликан», «Златоцвет» и «Елизавета». Дрейк не любил больших флотилий. Это затрудняло плавание. Много времени тратилось на поиски судов, которые во время штормов и туманов отделялись от остальной флотилии. «Лебедь», как говорилось выше, был уничтожен еще в мае, а перед отплытием из порта Святого Юлиана было уничтожено захваченное испанское судно «Мария».

20 августа показался мыс Девственниц, или мыс Девственной Марии, как называли его испанцы. Это был, как замечает Флетчер, огромный серый утес, о который разбивались волны, казавшиеся струями, выпускаемыми китами. Это был торжественный момент для Дрейка. Мимо мыса Девственниц Дрейк должен был войти в океан, увиденный им впервые пять с