даже когда наконец дверь ванной распахнулась, и на полу прорисовалась тень девушки, спокойствие не вернулось. Свет выключился, в темноте послышались шорохи, и все затихло.

Нет, камеру нужно менять!

Пашино утро наступило днем, ближе к двенадцати. Дарья к этому времени уже сидела за столом и печатала. Паша думал, что наблюдать за нею будет интереснее. Ничего подобного. Сначала торчит в ванной непонятно сколько. Потом непонятно сколько торчит у ноутбука, будто приросла к стулу. Полякову это быстро наскучило. Он приготовил завтрак, потыкал в телевизор, убил несколько часов на бесполезную условно-кино-жвачку. Дарья это время тоже просидела. Но за компьютером. И, что особенно раздражало, она, в отличие от Паши, работала. А не фигней маялась. Выглядела девчонка вполне себе бодро. Никаких признаков ночной истерики без истерики, никаких «допингов». Прямо документальный фильм: «Будни заучки».

Поляков навел чистоту дома, съездил до супермаркета, затарился едой. А она все так же сидела за столом у компьютера. Это же вредно. Должна же она знать, раз такая умная. И раз такая умная, должна знать, что человеку необходимо нормально питаться, а не только чай хлебать. Откуда там формы нарастут? Ни мышцами, ни жиром с таким образом жизни не обзаведешься.

Ничего не изменилось и к вечеру. С той разницей, что на какое-то время девчонка ушла на кухню. Паша решил, что на кухню, а не опять топиться в ванную. Поскольку вернулась она в той же одежде и опять села к компьютеру.

С одной стороны, радовало, что она не врала относительно своих занятий. Поляков убедился: она действительно работает. Руками и головой. А все остальное он надумал. Или не надумал?

С другой, выбешивало, что в этой жизни не было места для Паши. То есть места было много. Времени не было. Все оно было отдано работе. Сколько можно работать? Нужно работать, чтобы жить, а не жить, чтобы работать. Надо же как-то развлекаться. От чего-то получать удовольствие. Радость должна быть в жизни. Жизнь — она слишком короткая, чтобы откладывать удовольствия на будущее. Она же может закончиться в любой момент. Кощей это очень хорошо знал. Это знают все, кто проходил по грани. Чик! — и все, пользуясь словами той же Даши. И выйдет, что и не жил вовсе.

Следующий день начался точно так же. Поляков проверил камеру. Камера работала. Дарья тоже. Деятельная Пашина натура, по горло сытая пассивным бездельем субботы, требовала подвигов. Убить дракона, захватить пару крепостей, спасти принцессу. Желательно именно в таком порядке. Чтобы принцесса не огребла под горячую руку. Паша съездил в спортзал, попугал макивару боевым кличем, немного взбодрился. Теперь, когда живым людям уже ничего не угрожало, он пошел брать на приступ торговый центр. К спасению принцессы следовало материально подготовиться. Милая барышня из цветочного бутика в недавнем прошлом могла бы пополнить ассортимент «кисок» у Паши в телефоне, но удостоилась лишь пары дежурных комплементов.

Когда Кощей вернулся домой, Дарья все еще сидела за ноутбоком, и это окончательно решило ее судьбу. В смысле, что желание спасать принцессу к вечеру у Полякова не только не рассосалось, но даже обострилось. Ему физически не хватало Даши рядом. Не в плане секса, хотя почему нет? В плане секса тоже, но простой близости, топографической, не хватало сильнее. Он был согласен просто находиться рядом. Неважно, зачем и чем заниматься. Главное, чтобы рядом.

Ну и спасти заодно.

От самого себя. Муа-ха-ха!

Предупреждать о приезде Павел не стал. Во-первых, зачем портить хороший сюрприз? Во-вторых, паранойя все еще стояла на боевом посту. Поэтому первым делом, оказавшись в квартире Несветаевой, Кощей направился в ванную. Если у нее там заначка, то любой шум должен вызвать панику.

Никакой паники у девчонки не было. Во всяком случае, в ванной у Дарьи Владиславовны не было ничего, что бы она хотела скрыть от посторонних. Кроме, разве что, грязного белья. Но это не противозаконно.

Паника была у Паши. Разумеется, никакой речи он не готовил. Он никогда речей не готовил, просто выпускал на волю внутреннего соловья. И на Дашиной кухне внезапно понял, что не знает, с чего начать и о чем будет говорить.

Когда Дарья вошла в кухню и потребовала объяснений, Поляков сел перед ней на корточки — чтобы хоть немного замаскировать явное физическое превосходство. Он потянулся к руке девчонки — всем, даже таким большим, сильным и страшным, иногда нужна поддержка.

Даша не дала.

И поделом.

Не заслужил, Шарик. Марш на коврик в прихожую! В конце концов, он большой, сильный и страшный, сам справится.

Больше всего Паша опасался вопросов: «А как это было?», «Когда это случилось?», «Что ты при этом чувствовал?». Всякие такие вопросы, которые любят задавать девушки из праздного любопытства. Особенно после вопроса про то, убивал ли он людей. Понятно, что когда ты на передовой, не до этических проблем. Там или ты, или тебя. «Тебя» ‑ вариант менее предпочтительный. Копаться глубже Паша не хотел. И вспоминать не хотел. Он хотел оставить прошлое в прошлом и жить настоящим. Поэтому быстро переключил разговор на саму Дарью. Почему-то люди легко отдавливают чужие мозоли — и чистого сердобольного любопытства, ‑ но остро реагируют на малейшее прикосновение к своим. Поляков действительно не собирался делать ей больно. Но любое чудовище проще победить, когда назвал его по имени. Пока оно неназванной тенью прячется спиной, его не поймать. А назвал вслух — и оно уже не такое потусторонне-пугающее. Слово «насилие» маячило между ними чуть ли не с самого начала. И наконец оно было произнесено.

Дарья держалась хорошо. И главное, ‑ в этот момент, на кухне, ‑ она была собой. Искренней. Той маленькой, тонкой и хрупкой, от которой у Паши сладко саднило изнутри. И он был даже готов рассказать немного правды о себе, лишь бы подольше удержать ощущение напряженной близости, словно между двумя оголенными проводами.

— Я прошу дать мне шанс. Еще один шанс. И если потом ты скажешь, что между нами все, я не буду тебя преследовать. Как тот твой… Не знаю, от кого ты сбежала.

Конечно, Поляков лукавил. Где-то глубоко-глубоко он понимал, что деваться-то Дарье некуда. Не в ее ситуации. Но остановиться Кощей не мог. Уж больно ему захорошело от расколупывания чужой болячки. Так, что казалось, еще немного ‑ и снесет.

— Павел Константинович, как там капуста? — Даша неуловимым жестом отерла слезы. — Кушать уже хочется.

— Так в течение дня надо есть нормально, — буркнул Паша, поднимаясь и направляясь к плите.

— Может, я ела днем.

Штирлиц как никогда