Шрифт:
Закладка:
Ра Клеенышева всегда узнавала по голосу визжащий автомобиль соседа и, не глядя на часы, знала, что если сосед отъехал от дома, то у нее в запасе сорок минут: Волкогонов работал на заводе и выезжал из дома без опозданий — ровно в семь тридцать.
В этот день Ра ни с того, ни с сего, как это часто она делала, купила себе обручальное кольцо из позолоченного серебра, надела на безымянный палец правой руки и, очень смутившись, вышла за двери ювелирного магазина, с испугом ступив на тротуар старой московской улицы. Смущение было так велико, что ей казалось, будто все прохожие с усмешкой поглядывают на нее. Она не спеша шла по улице, освещенной вечереющим солнцем, и старалась вызвать в себе и проявить на лице спокойствие. Но, как бы разглядывая себя в бесчисленных зеркалах встречных взглядов, она не умела скрыть ответной улыбки, глаза ее застенчиво блестели, как только что распустившиеся листья березы, голова была горделиво откинута назад, губа и подбородок вздрагивали, а ноги не чувствовали прочности тротуара, точно она шла по зыбкой, пружинящей поверхности. Она понимала себя страшной обманщицей, ее веселило и пугало ложное положение, в какое она себя поставила перед людьми. Кольцо приятно стискивало палец, заставляя ее с усмешкой думать о несуществующем муже, с каким она обручилась, и этот мифический супруг тоже казался ей многоглазым насмешником, смущавшим ее, как и прохожие, которые, как ей чудилось, прыскают смехом у нее за спиной.
Она ошибалась. Никто не обращал внимания на обручальное кольцо, желтеющее и горящее искоркой на безымянном пальце. Только казалось Ра Клеенышевой, что люди догадываются об ее обмане. На нее они поглядывали совсем по другой причине: они видели перед собой девушку высокого роста, сильную и хорошо развитую физически, лицо которой броско выделялось в толпе своими очень приятными чертами, цветом и изменчивой игрой чувств.
Люди всегда замечают необычность чего бы то ни было, не пропуская мимо и выделяя для себя хоть на миг промелькнувшую красоту или уродство, инстинктом своим чуя необходимость делать это ради утверждения запечатленных образов, которые с рождения до смерти волнуют их своей тайной. «Это красиво, а это нет», — безжалостно фиксирует подсознательный разум, отсчитывая мелькающие перед глазами предметы, достойные примечания, одухотворенные и низменные, живые и взявшиеся тленом. В этом отборе не участвует здравый смысл, но глаз тем временем выхватывает из толпы яркое лицо или грубый мужской профиль и заносит в книгу памяти, словно без этой неусыпной и бессмысленной бдительности сердце может забыть, что́ есть красота и что́ — уродство.
Может быть, именно так, случайно, подспудно и проявляется образ извечной национальной красоты? В каждую эпоху, в каждое столетие, а то и в течение десятка лет он обновляется, обретает иной характер, иную манеру или выражение, хотя, разумеется, народ не отходит в прихотливых своих поисках далеко от идеального образа, лишь иногда перенимая у других народов модели удобной и красивой одежды, атрибуты изменчивой моды.
Ра Клеенышевой в этом смысле повезло: она по нынешним понятиям была близка к идеалу красоты русской женщины. Особенно в этот майский день, когда купила себе обручальное кольцо и была крайне взволнована своим поступком. Казалось, что даже и волосы блестели у нее ярче обычного, обрамляя лицо коричневыми локонами, как если бы только что искусный мастер поработал над ее прической. В этот вечереющий день сама Ра и не догадывалась, как она красива, забыв о себе и думая только о той лжи, которую она выдавала за правду, надев на палец кольцо.
Не этой ли недогадливостью и сомнением, неуверенностью в себе и отличается истинная красота от мнимой, то есть бесспорной, о которой знают все и в первую очередь сама обладательница бесценного дара, требующая поклонения? «Цену себе знает», — говорят про таких женщин, вкладывая некий отрицательный смысл в расхожее высказывание. «Она не знает себе цены», — говорят о другой, подразумевая таинственную сторону женского обаяния.
Ра Клеенышева тоже бывала разная, но именно в этот вечер, неся на своей руке обручальное кольцо, она являла собой пример удивительной, очень нежной и застенчивой красоты, думая между тем о том, как же она объяснится и что скажет своим знакомым, которые рано или поздно увидят кольцо и, конечно, очень удивятся.
Она не была бы женщиной, если бы не нашла оправдания!
Во-первых, думала она, представляя себя на улице или в кино и словно бы уже объясняя знакомым причину странного своего поведения, теперь люди сразу узнают в ней замужнюю женщину, которой гораздо проще отделаться от ненужных знакомств, уйти от глупой болтовни развязных, прилипчивых парней… «Вы об этом лучше поговорите с моим мужем. Как он на это посмотрит», — уже звучала в ее сознании фраза, обращенная к ненавистным, нахальным ребятам. Ей казалось, что теперь ей будет намного проще и надежнее жить среди людей. Это кольцо, как она думала, стало теперь в ее руке оружием против той слепой силы, какую она впервые вдруг почувствовала в настырном госте, ворвавшемся в ее комнату. Если бы Боровков увидел кольцо, он, может быть, побоялся бы вести себя так бесцеремонно.
Ох уж этот Боровков! Ра напугали на работе, когда она рассказала «девочкам» под механический треск машинок о странном посещении ее этим сумасшедшим, назвали легкомысленной дурехой и стали сами рассказывать случаи из жизни один страшнее другого, которые были чем-то похожи на вчерашний случай с Боровковым, хотя кончались они все, по их рассказам, трагически: кого-то зарезали, кого-то изнасиловали, а потом… Ах, да что вспоминать ужасные истории в этот золотистый майский вечер!
Кольцо, конечно, не чудовище, но все-таки тоже сумеет сыграть, как рассчитывала Ра Клеенышева, отпугивающую роль, и, если ей понадобится теперь охладить чью-нибудь
