Вероника четко ощущала, что все-таки свихнулась. Говорят, сумасшедшие неспособны уловить свой сдвиг, но она чувствовала. Задницей, которую жёстко наминали горячие мужские руки. Сердцем, которое заходилось, как мотор скоростного болида. Оттаявшим носом.

Сегодня Руслан даже пах не так, как всегда. Не было ничего постороннего. Ничего, что могло бы дать повод для обиды. Только собственный аромат, немного терпкий, мужской. И запах мороза. Будто он тоже просидел час в чистом поле, считая снежинки.

Невозможно было противостоять этому запаху, рукам и собственному сердцу. Вероятно, сказывался аффект. Радость от внезапного спасения. Во всяком случае, такая теория хоть немного оправдывала позорное поведение самой Вероники.

А позорным было все. И то, как замерзшими ладонями забралась под мужское пальто. И то, как стонала, лаская пальцами все эти горячие совершенные кубики. И то, как разрешала изводить себя самой мазохистской формой петтинга на свете.

Лучше бы он ее просто трахнул. По уже опробованной методике заткнул бы рот поцелуем, а другое влажное и жаждущее местечко – своим крупнокалиберным агрегатом. Но этот скот... Это чудовище... Он сквозь одежду пальцами и злыми укусами совершал с ней такое, что даже шпильки на сапогах, наверное, накалились докрасна.

Вероника и не подозревала, что где-то в недрах Бадоевской черепной коробки живет такой извращенец. Она свято верила, что он солдафон, громила и отбойный молоток, когда дело касается ласки. Но там, на заднем сиденье машины, мир перевернулся.

Не позволяя таксисту увидеть хоть миллиметр голой кожи своей женщины, Руслан кончиками пальцев доводил его до состояния готовой к старту ракеты. Трогал те места, где все горело от желания. Хриплым шепотом угрожал расправой такими способами, о которых сама готова была умолять. И целовал...

Целовал глубоко. Не сминая волю, не подчиняя, как раньше, а лишь дразня. Растирал сквозь свитер и белье грудь. Сжимал между пальцами чувствительные вершинки. Терся твердым пахом о развилку ног. И языком нежно, ласково творил волшебство во рту.

Если это была плата за прошлую близость без прелюдии, то он и расплатился, и переплатил. Спустя несколько минут наедине Вероника готова была отдать таксисту все деньги, что лежали в сумочке, подарить свою банковскую карту, лишь бы только прогулялся куда-нибудь подальше.

Корона «гордой и независимой» ржавой железякой валялась у ног. И секс в машине, до которого никогда прежде не опускалась, уже не казался таким уж пошлым, негигиеничным и безобразным.

Душа требовала забыться. А тело – того самого безобразия.

Но когда Бадоева интересовали ее желания?

– Смотрю, ты согрелась? – Когда женские пальчики принялись расстегивать пряжку на его брюках, монстр первым прервал поцелуй и перехватил ее пальцы.

– Еще не совсем.

Веронику трясло, и пусть теперь не от холода, но так же сильно.

– А по ощущениям очень даже. И течешь как мартовская кошка. Крышу рвет от твоего запаха.

Гад намотал хвост на кулак и, любуясь, заставил запрокинуть голову.

– Если ты сейчас остановишься, я тебя прокляну. Клянусь, это будет самое ужасное проклятие, какое только возможно. В монахи сможешь пойти или чужих жен в гаремах стеречь.

Острые ногти предупреждающе прошлись по каменному торсу и замерли лишь возле шеи.

– Хрен я теперь остановлюсь. – Бадоев сам, словно большой кот, почесался щетиной о ногти. – И выгнать больше не сможешь. – Приблизился губами к ее левому уху. – Но драть тебя публично я не буду. Диагноз не тот. Сама знаешь.

– Ах так!..

Вероника вспыхнула. От стыда и возмущения – сама понять не могла.

– Так?

Мерзавец второй рукой обхватил ее за спину, не позволяя сдвинуться.

– Всё, я передумала! Иди к черту!

Она все же дернулась. Попыталась слезть с проклятых колен. Убраться подальше от этого тела. Чтобы не чувствовать больше ничего и не хотеть никаких глупостей.

Обидно было. Снова до слез. И ведь сама позволила себя трогать. Сама подначивала. Да еще угрожала расправой, если остановится.

Точно пора было палату присматривать. И смирительную рубашку помоднее, чтобы прятать предательские руки от этого гада.

– У черта я уже был. Мне там не понравилось. В тебе гораздо лучше. И тесно как в раю.

– Ты... Ты... Губу закатай! Твой поезд ушел. Ту-ту!

Переносицу ломило немилостиво, а глаза болели от желания расплакаться. Такого позора Вероника не испытывала никогда. И ведь подумать только, кто довел! Самый неромантичный, грубый и нахальный мужчина на свете.

– Мой поезд лишь прибыл.

Оставив, наконец, ее несчастные волосы в покое, Руслан махнул замерзшему таксисту. А потом сам аккуратно усадил свою ношу рядом. Бедром к бедру. Плечом к плечу. С лапой на колене.

– Вот только сейчас вещи заберем. – Успокаивающее погладил по ноге. – Заселим тебя куда следует, и такое «ту-ту» устрою, что будешь молиться о зале ожидания.

В ответ так и хотелось послать его снова. Но не к черту, а подальше – туда, куда сам регулярно отправлял своих подчиненных. Ради Бадоева Вероника бы пересилила себя и забила на все правила приличия. Но таксист вернулся слишком быстро. А тугая пружина внизу живота сжалась настолько болезненно и сладко, что вместо проклятия запросто мог вырваться стон. И раскрывать рот стало опасно.

* * *

Когда такси подъехало к дому, первой мыслью Вероники было забаррикадироваться у себя в квартире и не собирать никаких вещей. Она даже представила, как подпирает дверь тяжелой тумбочкой.

Но гневные фантазии так и остались фантазиями. С грацией бегемота Бадоев вломился в коридор следом за ней. Словно у себя дома, плюхнулся на диван. И, показав на часы, сухо выдал:

– У тебя пятнадцать минут. Бери самое необходимое. Если что-то потом понадобится, купим.

Мечта, а не мужчина! И слова правильные нашел: «бери», «купим». Так и напрашивался на жест из оттопыренного среднего пальца.

Никакая голая грудь с каменным прессом уже не отвлекала бы внимание Вероники от такого художественного выражения своих эмоций. Но на грудь она даже взглянуть не успела.

Отдав приказ, Руслан достал из кармана телефон и словно самый главный аргумент водрузил на обломки кофейного столика ноги.

Босые!

Совсем!

С крупными ровными пальцами и розовыми, как попка младенца, пятками.

Сразу вспомнились слова Лены о носках в кровати, и вместо возражений изо рта вырвался нервный смешок.

– А ты подготовился. – Обхватила себя руками.