Шрифт:
Закладка:
Рис. 2.3. Ордер на арест Макса Эрика. Киев. 1936
Но в заключение, отвечая на наводящий вопрос: «Имеются ли у вас какие-либо конкретные факты наличия контрреволюционных группировок в институте еврейской культуры?», Лехтман проговаривается:
Конкретных фактов о наличии организованных контрреволюционных группирований у меня нет. Однако я должен подчеркнуть, что в связи с наличием компактной группы выходцев из других партий, а также отсутствия партийного руководства в самом институте, почва для создания контрреволюционных группировок, безусловно, имеется[231].
Попутно заметим, что декабрь 1935 года – это время, когда уже «задули другие ветры», а тема «засоренности» академических учреждений «чуждыми элементами» приобрела актуальность. Несколько месяцев спустя, 9 апреля 1936-го, в ИЕПК прошли первые аресты. За решеткой оказались четверо: главный редактор и сотрудник филологической секции Михл (Михаил Аронович) Левитан (1881–1938), заведующий секцией литературы и критики Макс Эрик (Залман Лазаревич Меркин; 1898–1937), заведующий социально-экономической секцией Исаак Израилевич Бляшов (Бляшев; 1886–1941), научный сотрудник исторической секции Иона Меерович Хинчин (1892–1940).
Теперь на очередных допросах Лехтман подробно излагает компромат именно на них. Сначала, 3 мая, он характеризует «политическое содержание и направление работы литературной секции», а 27 мая уже без каких-либо оговорок сообщает:
В институте была группа выходцев из антисоветских партий: Левитан, Меркин-Эрик и Хинчин, влиявших на политику и направленность работы института. Вся практическая деятельность этой группы была направлена на принесение политического вреда партии. С Хинчиным был в близких отношениях выходец из антисоветской партии Бляшов…[232]
«Политические вредители» Левитан, Макс Эрик, Бляшов и Хинчин
Единственное возбужденное НКВД дело, которое было напрямую связано с деятельностью ИЕПК, именовалось – в представлении об исключении из партии трех его фигурантов – так: «О Левитане и друг [их]»[233]. Четвертый фигурант – Макс Эрик – в партии не состоял.
Хотя всем четверым ставили в вину «контрреволюционную подрывную работу на идеологическом фронте», очевидно, что основным мотивом для ареста являлось их прошлое. Все они состояли когда-то в еврейских «буржуазных», а значит и «антисоветских», партиях. Левитан, ветеран в области еврейского образования, умудрился даже побывать в шести[234]. Но и помимо этого из составленных на них «объективок» явствовало, что речь идет о «чуждых элементах». В «объективке» на Макса Эрика значилось, что его отец был крупным лесоторговцем и домовладельцем в Данциге, брат – банкиром, муж сестры осужден за участие во вредительской организации, действовавшей в Наркомземе СССР, а сам он служил офицером в польской армии. О Хинчине сообщалось, что в 1923-м он, тогда еще студент МГУ, голосовал за троцкистскую резолюцию и годом позже при проверке вузовских ячеек был исключен из партии, а его сына изгнали из комсомола – за контрреволюционное выступление на собрании. Бляшов, сын раввина, женатый на дочери попа, также исключался из партии – в 1921 году за «антипартийные поступки»[235].
Рис. 2.4. Анкета арестованного Михла Левитана. Киев. 1936
В ходе следствия к этим прегрешениям добавились и иные, призванные подтвердить выдвинутые против арестованных обвинения. Так, в деле содержится «Заключение (на основе материалов группы рецензентов) о печатных работах научно-исследовательского Института еврейской пролетарской культуры». Общий вывод этого документа, подписанного инструктором ЦК КП(б)У Белоцерковским и посвященного развенчанию различных «идеологически ущербных» книг и статей, включая и те, к которым имели непосредственное отношение обвиняемые, звучит так:
Значительная часть работ института и его сотрудников пронизана явно националистическими трактовками, идеализацией бунда и троцкизма. Основным методом протаскивания контрреволюционных идей национализма и троцкизма была публикация на страницах выпускаемых институтом книг большого количества цитат контрреволюционеров без всякой критики, а в редких случаях критики не партийной, беззубой[236].
Кроме того, следствие сполна воспользовалось острым межпоколенческим противостоянием в коллективе ИЕПК – противостоянием, которое весьма ощутимо в выдержке из стенограммы партсобрания института от 10 марта 1935 года, приобщенной к делу в качестве вещдока. На этом собрании Левитану пришлось отбиваться от нападок своих идеологически непримиримых молодых коллег[237]. Об этом же противостоянии упоминается и в воспоминаниях бывшей сотрудницы педагогической секции ИЕПК Эстер Розенталь-Шнайдерман (1902–1989). Она сообщает о конфликтах, то и дело возникавших между «стариками» с их «неправильными» взглядами и «правоверно настроенной» молодежью, а также об «уме и такте» директора Иосифа Либерберга, которому удавалось разряжать царившую в стенах учреждения напряженную атмосферу. Мемуаристка пишет:
Неоднократно очередное «ученое ничтожество» с партийным или комсомольским билетом набиралось наглости учить политическому уму-разуму известного, опытного беспартийного ученого[238].
Большинство среди опрошенных по делу девятнадцати свидетелей составляли как раз такие молодые научные сотрудники и аспиранты из числа «пролетарских» писателей. Многие из них с энтузиазмом восприняли представившуюся возможность попинать поверженных оппонентов и свести с ними давние счеты, а потому услужливо делились со следователями «интересными фактами», слухами, собственными наблюдениями, предположениями и подозрениями.
Один из них, например, утверждал, что «пребывание в рядах КП(б)У было со стороны Левитана маневром с целью ведения двурушнической подрывной работы внутри КП(б)У»[239]. Другой заявлял, что не только Левитан как главный редактор ИЕПК ответствен за «притупление бдительности» при проверке «троцкистской» работы Аврома Абчука (за это Левитана прорабатывали ранее), но и Макс Эрик, одобривший эту «антисоветскую и антипартийную книгу» и написавший к ней предисловие, а также Иона Хинчин, ее просматривавший[240].
О Хинчине в деле имеются и сведения, что он, работая заведующим еврейским отделом Киевского областного исторического архива «и имея в своем распоряжении архивы бывш[их] антисоветских партий – „Поалей Цион“ и друг [их], – уничтожил ряд документов, компрометирующих теперешних членов КП(б)У в прошлом деятелей этих антисоветских партий», причем в этом «замешан также Левитан»[241]. Но, судя по рассказу одного из свидетелей, в том же хранилище содержались и более «опасные» документы:
В начале 1935 года, зайдя к Хинчину на квартиру, я застал его в подавленном настроении и на мой вопрос о причинах такого настроения Хинчин мне рассказал, что Либерберг как-то привез из Москвы архивные материалы евсекции ЦК ВКПб и заставил его принять эти материалы для хранения в историческом архиве. Теперь в связи с арестом Чемеринского,