– Готово!

Бэйзил посмотрел на мое произведение и сказал:

– Джон, а вы не думали о том, чтобы стать художником? Это великолепно! Но вот насколько это похоже на оригинал?

Я взял другой листок и изобразил на нем Керригана, на втором – самого Бэйзила, а на третьем – Игора.

– Поразительно! Джон, у вас редкий дар – люди у вас получаются как живые! Не хотите ли поработать на нас? Причем не только по художественной части – хотя и это будет весьма востребовано, ведь еще никто не изобрел фотографию.

Я не стал спрашивать, что это за фотография такая, и лишь ответил:

– Я очень вам благодарен, Бэйзил, и с радостью принимаю ваше предложение.

– Вы даже не спросили про ваше вознаграждение.

– Я не сомневаюсь, что вы меня не обидите, – улыбнулся я.

– Одна просьба – учите поскорее русский язык. Если надо, мы вам найдем учителя. А потом это даст вам возможность поступить в Академию художеств. Если захотите, конечно. А пока вас отведут туда, где вы будете жить, а затем мы хотели бы показать вас врачу – особенно после того, что вы пережили в прусской тюрьме.

– Спасибо. Но у меня тоже есть просьба. Не позволите ли мне увидеть мадемуазель Ольгу? Ей мой друг О’Нил просил кое-что передать на словах…

– Она и будет тем врачом, который вас осмотрит.

24 июня 1801 года.

Пляж у Сент-Лоренса, Восточная Англия.

Джон О’Нил, на службе его величества короля Объединенного Королевства Великобритании и Ирландии Георга III.

А на самом деле Джулиан Керриган, который этого самого короля не слишком любит

– Ну что ж, выходите, джентльмены, – насмешливо произнес Джереми. – Ваша очередь.

Я закутался в парусиновый плащ и взлетел на палубу корабля. За мной, держась за все, за что можно держаться, последовал виконт.

Дул сильный ветер с моря, из-за чего дождь лил практически параллельно земле – точнее, палубе. Несмотря на то что уже было, как мне показалось, около двух или трех часов дня, берега сквозь пелену дождя было практически не видно. Мы спустились в баркас по веревочной лестнице – мне пришлось поддерживать своего спутника – после чего, повинуясь гребцам, наша посудина сначала резво помчалась вдоль берега, потом повернула в какую-то бухточку, а затем вошла в речку и причалила к пологому берегу.

– Выходите. Вон там, в двух милях, и находится Сент-Лоренс. Там спросите дом старого Вилли. Передадите ему привет от Джерри и скажете, чтобы он доставил вас в Молдон. Оттуда ходит дилижанс до Уитэма. А в Уитэме останавливаются дилижансы из Нориджа, Ипсвича и Колчестера в Лондон.

– А сколько нам туда ехать? – спросил виконт.

– Если повезет, доберетесь до Уитэма сегодня к ночи. Если же нет… В Молдоне найти комнату на ночь – не проблема. Спросите у Вилли, к кому лучше обратиться. Вот только не вздумайте давать самому Вилли больше шиллинга – он, паршивец, увидев, что вы не местные, попробует заломить вам такую цену…

– Да и шиллинг за семь-восемь миль на баркасе – весьма недешево, – ввернул я.

– Ирландец, судя по говору? Знаю я вас, вы все скряги… Ну что ж, можете и пешком прогуляться, если хотите… Вот только это миль пятнадцать, наверное, или чуть меньше. Да и погода к этому не очень-то располагает.

– Благодарю, – кивнул я, выскочил из лодки и помог выбраться виконту, а затем протянул шиллинг Джереми, хотя за все ему было давно оплачено.

– Не ожидал, не ожидал такого от гибернианца[16], – покачал головой Джереми. – Спасибо. Если что, то я всегда к вашим услугам.

«Да, – подумал я, – куда мне точно не хотелось бы снова попасть, так это в Англию. Моя самая, наверное, нелюбимая страна. Но русские друзья меня попросили, и я не сумел отказаться».

Когда мы бежали из Кёнигсберга, то сначала добрались до Пиллау, откуда я надеялся уйти если не в Англию, то хоть в Гётеборг. Увы, там мне объяснили, что по ту сторону Эресунна сейчас все глухо – особенно после «копенгагирования». Можно дойти до Мальмё, но не дальше. И аккурат на следующее утро туда уходил корабль, на котором мы и заночевали перед выходом.

Но в Мальмё, где я спросил про корабли, следующие в Англию, мне сказали, что торговля с Англией полностью прекратилась после обстрела Копенгагена и разгрома Нельсона у Ревеля. И вряд ли в ближайшее время возобновится – таков приказ его величества короля Швеции Густава Адольфа. Кэри было приуныл, но я завел его в пивную и сказал:

– Ждите здесь.

– Так, может, лучше я с тобой?

– Люди, к которым я иду, не любят незнакомцев. Как мне и рассказал Ганс, домик, который был мне нужен, находился на улочке Простгатан, что недалеко от порта. Он мало чем отличался от соседей, кроме синей окантовки окон. Я постучал, как мне и было велено – два раза, пауза, один раз, пауза, три раза.

Дверь медленно открылась, и на меня без особой приязни посмотрел здоровенный бородатый детина с пистолетом в руке. Он спросил что-то по-шведски, причем, судя по его интонации, фраза означала что-то вроде: «А ты кто такой?» и «Какого черта тебе надо?»

– Привет тебе от Ганса, – сказал я по-немецки. – Из Ревеля.

– Это тот рыжий коротышка?

– Да нет, светловолосый, и коротышка только по сравнению со мной. А тебя даже чуть повыше.

– Похоже, знаешь ты эту старую бестию…

– Не такой уж он и старый. Старше меня лет на пять, наверное.

– Ладно, вижу, что ты его и правда знаешь. Заходи.

Узнав о том, что мне нужно, он лишь сказал:

– Непросто сейчас попасть в Англию. Тем более с товаром.

– А товара-то у нас и нет. Еле-еле сами ноги унесли из Пруссии.

– Слыхал я что-то про заварушку в Мемеле. Вы не оттуда?

– Да нет, из Пиллау.

– А зачем в Англию? Ты что, англичанин?

– Ирландец. Но нам нужно именно в Англию. Желательно в Лондон.

– В Лондон? А может, и в Букингемский дворец?

– Нет, конечно. И тем более не в Тауэр и не на «Тайбернское дерево»[17]. Впрочем, там уже лет двадцать никого не вешали.

Тот впервые за весь наш разговор улыбнулся, но потом неожиданно посерьезнел.

– Да, теперь таких джентльменов, как мы, вешают в Ньюгейте. Только, скажи мне, дружище, при чем здесь я?

– Ганс мне сказал, что если кто-то это и сможет устроить, то это Свен. Просил меня напомнить о некой истории в Либаве…