Шрифт:
Закладка:
Тошнота заполняет рот и горло, разливается по венам, словно прогорклое масло, и выступает на теле липким потом.
— Пожалуйста… хватит, — шепчу я, с трудом шевеля языком, но Майер как будто меня не слышит — продолжает как ни в чем не бывало.
— Но это, конечно, не самое страшное. Главная беда в том, что в пьяном угаре мать не замечает странностей в поведении мужа. Не знает — или не хочет знать, почему ее дочь боится спать при выключенном свете, но когда…
Я срываюсь с места и бросаюсь к выходу. Дверь, ступеньки, изгородь…
Скорей бы в парк — туда, где нет фонарей!
Едва добегаю до деревьев — спотыкаюсь и падаю. В ладони впиваются сухие ветки, под коленями что-то хрустит, трещит. Хочу встать, цепляюсь за ствол дерева, обдираю руки о жесткую кору и снова падаю. Задыхаюсь от слез, повторяю попытку — получается не сразу. Все же поднимаюсь.
Прислоняюсь к дереву, клацаю зубами. Меня знобит, гораздо сильнее, чем вчера.
В просвете между деревьями — полная луна. Смотрю на ладони, которые саднят так, будто в них застряли осколки, и содрогаюсь от ужаса: всё в крови, и эта кровь смешана с грязью.
Мне конец. Я умру от сепсиса. Паника толкает меня вперед. Бегу, не разбирая дороги.
Проезжая часть. Светофор. Красный!
Всё мешается: яркие вспышки фар, визг тормозов, чьи-то крики.
Ослепленная, оглушенная, я опять спотыкаюсь, но прежде, чем провалиться в темноту, чувствую, как кто-то меня подхватывает и прижимает к себе…
Глава 5. Спасти Миранду Грей
Я — на корабле. Попала в шторм. Укачивает так сильно, что еще секунда — и желудок выскочит через горло. Голова гудит, шея затекла, ладони и колени горят, будто их поджарили на костре.
С трудом открываю глаза. Нет, это не каюта: я — на заднем сидении машины, а под головой — жесткая подушка.
Как я здесь оказалась?
Пытаюсь вспомнить: траттория, разговор с Майером, парк, дорога… я выбежала на красный, а потом… это Майер меня схватил? В таком случае… куда он сейчас меня везёт?
Поднимаюсь и верчу головой, всматриваясь в окна, но в темноте ничего не разобрать. Какой-то незнакомый район. Частный сектор?
Марк поворачивает голову в мою сторону.
— Не вставай!
— Где… — во рту страшная сухость, и я откашливаюсь. — Куда мы едем?
- Ты слышала, что я сказал?
— Скажите, куда мы едем! — голос срывается на крик.
Больше я его приказам подчиняться не собираюсь.
— В больницу, — он отворачивается и снова смотрит на дорогу.
— Нет! Мне нужно домой!
— София, ты…
— Д-домой! Н-немедленно, или я…
Замолкаю, пытаясь сообразить, что в противном случае я могу сделать. Выпрыгнуть на ходу из машины? Вообще-то — да, могу. Наверное.
Дергаю ручку двери — закрыто.
— Ты что творишь? — Майер резко тормозит и опять поворачивается ко мне. На лице — лишь раздражение и ни тени сожаления.
— В больницу не п-поеду! Откройте машину, я сама доберусь, куда мне надо!
— Да мы уже почти приехали.
Почти приехали в больницу? Чувствую, как слёзы застилают глаза, а через секунду уже рыдаю в голос:
— К-какого ч-чёрта? Что за издевательство? Есть в вас хоть что-нибудь человеческое, а? Чего вы д-добиваетесь? Если я сказала, что не хочу в больницу, как можно насильно…
— Ладно-ладно, — он не даёт договорить. — Угомонись. Отвезу домой.
Разворачивает машину на перекрестке, и мы едем в другом направлении. Я замолкаю, облизывая соленые губы, а потом вспоминаю кое-что важное.
— Где моя сумка?
Не останавливаясь, Марк с холодной учтивостью отдаёт сумку — она лежала на переднем сидении. Я прижимаю её к себе, как самое дорогое сокровище на свете. Хорошо бы сейчас обработать раны — хоть салфеткой. Но при Майере даже шевелиться лишний раз не хочется, поэтому я просто закрываю глаза.
Это ужасно — быть такой тряпкой. Ведь я дала себе слово, что этот человек больше никогда не увидит меня слабой. Как же вышло, что так легко, по щелчку пальцев, он опять превратил меня в маленькую отчаявшуюся девочку?
Теперь мне стыдно, очень стыдно за свой срыв. Не знаю, что делать дальше, и не хочу сейчас об этом думать. Добраться бы домой. Раны. Обработать.
Едем в полной тишине. В машине тепло, но меня трясет. Желая унять дрожь, еще сильнее вцепляюсь в сумку.
Когда подъезжаем к дому, я пытаюсь вспомнить, когда сообщила Майеру адрес. Потом вспоминаю — не сообщала. Впрочем, какое это имеет значение?
Марк выходит на улицу и открывает заднюю дверь. Протягивает руку, но мне и дела нет до этой показной вежливости — нахмурившись, я выхожу из машины без всякой помощи.
Прохлада осеннего вечера еще более неприятна, чем тепло салона. Опять чувствую горечь во рту.
Поднимаю голову и смотрю на Марка. Из освещения во дворе — лишь тусклый свет из окон, так что его лицо кажется совсем другим. Кожа — слишком бледной, глаза — слишком глубокими и тёмными, а их выражение — не безразлично-холодным, как обычно.
Сейчас Марк выглядит растерянным, хотя я знаю: это — лишь игра теней. И моего воображения.
Чувствую: надо что-то сказать. Не потому, что мне этого хочется, а просто поставить точку. И говорю:
— Вы ничего обо мне не знаете, чтоб меня судить, и не имеете права что-то обо мне придумывать.
Он пристально смотрит на меня. Отвечает — и кажется, что хриплые изломы голоса царапают кожу сильнее сухих веток:
— Ты тоже ничего обо мне не знаешь, чтоб меня судить.
А потом разворачивается и садится в машину, с силой захлопнув дверь.
Не оглядываясь, захожу в подъезд и слышу за спиной шум отъезжающей машины.
Поднимаюсь на третий этаж, долго ищу в сумочке ключи, а когда нахожу, связка выскальзывает из рук и звонко шлёпается о плитку. Пальцы опять немеют: подняв связку, с трудом открываю замок.
Забегаю в квартиру — и сразу в ванную. Шаг первый: помыть руки антибактериальным мылом. Шаг второй: аккуратно снять разорванные колготки и обработать колени: там тоже кровь смешалась с грязью.
Промываю раны, обрабатываю их антисептиком, принимаю душ и снова всё обрабатываю антисептиком, но легче почему-то не становится.
Теперь горят не только раны, но и всё тело. При этом мне холодно. Жутко болит голова, ломит поясницу и плечи.
Решаю померить
