— На «Пантеру»? — с удивлением переспросил Криволуцкий, округлив свои ассирийские глаза.

— Если ты интересовался политикой, ты должен помнить знаменитый агадирский инцидент… Вильгельм послал к марокканским берегам броненосец «Пантера»… Что и как — это долго рассказывать. Но суть в том, что с его стороны это был провокационный трюк… У Агадира стоял англо-французский флот. Вильгельм желал убедиться, существует ли между Францией и Англией тайный оборонительный договор. Ему хотелось довести предполагаемых союзников до белого каления, чтобы почувствовать, будут ли они действовать солидарно… И в то же время он командировал некоего Флуга на «Пантеру» передать командующему броненосцем словесное приказание: ни под каким видом не открывать огня и, если бы его открыли первые англо-французы, уходить на всех парах прочь. Уходить, поступившись воинским самолюбием. Он натягивал пружину до последней степени, но не хотел, чтобы она лопнула. Я полагаю, что немец Флуг и англичанин Прэн — одно и то же лицо… Ты что сейчас делаешь? Я завтракаю дома. Оставайся.

Криволуцкий завтракал у Леньки и просидел до пяти часов. Потом гулял и вернулся к себе в отель вечером. На лестнице он встретил Агапеева, нагруженного двумя папками.

— Вас куда несёт, «король воздуха»?

— Спешу… по делу…

Внизу Агапеева ждал мотор.

За час перед этим его вызвал к телефону мужской голос, назвавшийся полковником Шепетовским. В воздухоплавательных кругах это было крупное имя. И Агапеев был рад случаю познакомиться с этим человеком.

«Я сейчас на Крестовском у… — полковник назвал одно высокопоставленное лицо. — Он очень интересуется техническими подробностями вашего изобретения. Это принесёт вам большую пользу. Соберите все чертежи и будьте готовы, а я пришлю за вами автомобиль… Спросите мотор с Крестовского… До скорого свиданья. Буду рад познакомиться лично».

Агапеев потребовал через швейцара:

— Мотор с Крестовского?..

Подкатила большая черная машина с шофёром в гоночных громадных очках, закрывающих всю верхнюю половину лица.

Швейцар захлопнул дверцу. Агапеев очутился в просторном купе, и машина гудя помчалась в теплую вечернюю мглу…

16. Неприятное пробуждение

Агапеев дымил папиросой, откинувшись на мягкую спинку. Шумная жизнь вечернего города убегала мимо зеркальных стёкол.

И это мелькающее движение, отражающиеся огни, улыбки, пешеходы, встречные моторы и коляски, молодые красивые лица — все это вместе с мягким сумеречным дыханием установившегося мая так манило к себе! Досада, что мотор закрыт наглухо, да и вряд ли вообще раскрывается. И хорошо, что внутри темно и не сидишь, как напоказ.

Пробовал Агапеев опустить окна. Пусть хоть струйка свежего воздуха ворвется. Нет, не открываются. Словно запаяны.

И он курил и мечтал.

Хорошо! Все так удобно складывается. Ему давно говорили, что Шепетовский желает узнать его поближе. Интересуется им. А этот молодой полковник — большая сила, и от него зависит многое. Что ж, тем лучше!.. Можно будет через него получить место начальника одной из воздухоплавательных школ… И тогда…

Агапеев сам не мог себе ясно представить, что именно будет тогда… Но сквозь облако папиросного дыма, реявшего в купе, он увидел близко, до жуткого близко, влажные, как вынутый из воды коралл, губы княжны, увидел зеленоватые глаза с японским приподнятым к вискам, разрезом. И тут же другие губы, не такие свежие, но, чёрт знает, какой притаился в них опыт!.. А эти глаза, с тяжелыми веками…

Обе, и та и другая, манили…

Он опомнился, когда весь Каменноостровский остался уже позади с его ровным торцом и плавный бег машины сменился подбрасыванием на ухабах скверной булыжной мостовой. Это была глухая, вымершая набережная вдоль широкой, спокойной реки. Золотистые и багровые отсветы скользили по её ровному застывшему зеркалу.

Агапеев даже не сразу вспомнил, какая это набережная. Их так много на островах, и все они так похожи, в конце концов, друг на друга…

Машина с разгону стала. По инерции Агапеева так и швырнуло всего вперёд. Соскочили вниз папки. Он хотел их наладить в прежний порядок, но стремительно раскрылась и захлопнулась дверца и рядом с Агапеевым очутился кто-то. Положительно — «кто-то». Агапеев не мог разглядеть своего нежданно-негаданно свалившегося спутника. «Спутник» быстро нажал одну кнопку, другую. На окнах опустились глухие решетки. Автомобиль мчался — он уже мчался — средь кромешной тьмы.

Сначала растерявшийся Агапеев стал рваться, пытаясь распахнуть дверцу, звать на помощь. Но сильные пальцы схватили его за руку, а голос невидимого спутника бросил ему угрожающее из чёрного, как сажа, мрака:

— Если вы двигаетесь или кричите, я вас тотчас же застрелю. Прошу сидеть смирно и не волноваться…

Спутник с усилием говорил по-русски… Видно, что этот язык — не родной ему.

— На каком основании?.. Как вы смеете?.. Кто вы такой? — пытался протестовать Агапеев.

— Не все ли равно вам? Называйте меня Иксом.

— У меня нет знакомых с фамилией Икс. Если это шутка, то глупая и грубая! Я прошу вас освободить меня от вашего общества… Я спешу, меня ждут.

— Это не шутка. И затем — вас никто не ждет…

Машина, гудя и содрогаясь, подпрыгивая на ухабах, вихрем летела. И судя по безмолвию сирены, путь был совершенно свободен.

Агапеев, похолодевший, забился в угол, подальше от этого страшного человека с револьвером. И он слышал запах сильных, сладковатых духов. Казалось, неведомый спутник весь был пропитан ими.

Тоска, тягучая тоска, чем-то вязким холодным наполнила все существо Агапеева. И кружилась голова, и тошнило. И он не знал, от чего? От страха, животного страха перед тем, что случилось, или от этих сладких, пряных духов?

Вступить в борьбу, схватить бандита за горло? Какой смысл? Он безоружен, а у того револьвер, и — шансы далеко не равные.

Крутой поворот машины, протяжный стон сирены — и опять безумный бег в слепое пространство.

И растёт, ширится тоска в груди… Неужели конец? И он уже не вернется и не увидит больше… Никого не увидит! Как глупо очутился он в этой ловушке. Вместо Шепетовского с ним говорил кто-то другой — в этом теперь никакого сомнения. Кому он понадобился и зачем?

Агапеев терялся в догадках.

А спутник, там у себя, завозился над чем-то. Агапеев услышал оттуда:

— Опустите руки… Одно движение — и я дам вам пулю!

И тотчас же что-то мокрое, липкое громадным пластырем залепило Агапееву все лицо. И стало еще темнее, и дышать было нечем… Какие-то обрывки потухающего сознания… Несколько судорожных движений, слабых, скованных снотворной истомою, и он провалился куда-то и летел, летел без конца… И погас последний трепетный луч…

Светало.