Шрифт:
Закладка:
Рацлава ощущала себя такой же пронырливой девицей, верившей, что ей все сойдет с рук, – ровно до тех пор, пока не застигли.
Поэтому первым, что выпалила Рацлава, заслышав громоподобные шаги, было:
– Прости меня, Ярхо-предводитель, я вовсе не хотела причинить зло тебе или твоей рати, и если ты пожелаешь убить меня прямо сейчас, то вспомни, что меня подарили твоему брату, а господину по душе моя музыка, и…
Она проговорила это так быстро, так сбивчиво и непонятно, что слова закончились раньше, чем Ярхо переступил порог зала. Рацлава сидела на полу, закутавшись в покрывало, как в кокон, и от сковавшего ее страха даже не смогла подняться на ноги.
Ярхо не было дела до ее оправданий. Он подходил ближе, и Рацлаве казалось, что она различала звук, с которым трещинки разбегались по самоцветной кладке.
Каменные пальцы сорвали с нее покрывало и, перехватив за ворот, резко вздернули с места. Ладонь Ярхо сжала мякоть ее горла, и Рацлава засипела, хватаясь за его руку.
– Твой… брат… – выдохнула она, пытаясь объяснить, что Сармата-змея огорчит весть о ее смерти, хотя и сама в это не слишком верила.
– Мой брат, – проговорил Ярхо, – будет взбешен, когда узнает, что ему подарили ведьму.
– Я…
– Ведьму, которая вселяется не только в тела сов, – стиснул горло крепче, – но и в тело любой живности.
– Отпус-с… – прошелестела она, синея. Слезы залили лицо. Пальцы, перетянутые лоскутками, скреблись о каменную руку Ярхо.
– Мало того, – продолжал Ярхо, чеканя слова. – Ведьма следит за ходом моей рати.
Рацлаве не хватило воздуха для следующего вдоха.
Если бы Ярхо сжал кулак чуть сильнее, шейные позвонки Рацлавы хрустнули бы, как снег под подошвой. Но он ослабил хватку, и Рацлава рухнула к его ногам. Она зашлась в лающем кашле, а когда сумела отдышаться, то зарыдала, придерживая себя за шею.
– Я не ведьма. – Она съежилась на самоцветном полу. – Клянусь богами, я не ведьма.
Ярхо нависал неподвижной грудой.
– Я бездарность. – Рацлава продолжила захлебываться и выкашливать слова: – Бездарная самозванка, которая украла свирель, чтобы насвистывать красивые песни. Она пальцы мне ре-ежет. Потому что я не ве-едьма.
Лежа на камне, Рацлава прижала руки к груди, словно хотела защитить свирель от следующего удара, но Ярхо не шелохнулся.
– Я предала свою наставницу, как ты предал своего бра-ата… И будь ее воля, меня прокляли бы страшнее, чем прокляли тебя-я…
Наплыв прошел. Рацлава лишь изредка судорожно всхлипывала, втягивая воздух. Слезы продолжали катиться по ее щекам. Не поднимая головы, она сказала:
– Я ненадолго вселяюсь в животных, но это вершина моего мастерства. Я не могу очаровать своего мужа настолько, чтобы он пощадил меня. Я не могу понять, по каким землям идет твоя рать, потому что слепа даже в чужих телах.
– Ты следила за мной.
Рацлава хныкнула. Ярхо так и не ударил ее, поэтому она осторожно села, придерживая шею.
– Но не для того, чтобы понять, куда ты держишь путь. – Утерла пальцами глаза, нос; длинным рукавом смахнула влагу с подбородка. – Мне скучно в Матерь-горе, и я любопытна. Это единственное, чем я заслужила смерть от твоих рук.
Ярхо шагнул вперед, и Рацлаву передернуло; зажав рот ладонью, она едва сдержала новый вой.
– Что ты пыталась узнать?
Рацлава подумывала солгать, но ей было слишком страшно, чтобы решиться на подобное.
– Имя того, кто так напугал Сармата-змея. – Посмотрела в пустоту, не моргая. – Я встречалась с господином в прошлое полнолуние. Он был… в ужасе.
– Твой господин не слишком храбр.
Рацлава прикусила губу – вряд ли ей разрешалось непочтительно отзываться о Сармате. Поэтому едва слышно прошелестела:
– Но ведь… – Она замялась на полуслове. – Нечто грядет.
Неправда, Ярхо-предатель. О чем бы ни баяли старые сказки, твой брат не настолько труслив, чтобы бояться, когда опасности и поблизости нет.
Раздался скрежет. Рацлава подумала, что это Ярхо слегка наклонился к ней – он говорил, а Рацлава слышала, как бешено клокотало ее сердце:
– Кто бы ни вселял ужас в Сармата, тебе незачем знать его имя.
Распрямившись, добавил:
– К лету он сюда не дойдет.
И когда Ярхо оставил чертог, Рацлава еще долго сидела на холодном полу, не в силах сойти с места. Она прижимала свирель к груди, едва раскачивалась и беззвучно плакала – то ли от страха, то ли от разочарования, что все пошло крахом.
Когда солнце замрет I
Они остановились в Ларге – маленьком городке, построенном на берегах великой реки Дороха. Эта полноводная княжегорская река начиналась недалеко от Поясной гряды и углублялась на север, впадая в Сизое море. Она петляла по Поясной гряде и не замерзала даже зимой – буйный поток, срывающийся со склонов. Но затем она стекала на равнину меж горных хребтов и бежала к морю, обтекая Варов Вал и десятки других крепостей и деревень; здесь Дороха схватывалась льдом.
– Чтоб ее, эту зиму. – Латы дул на замерзающие пальцы. – Было бы лето, мы бы сплавились прямо к ставке моего князя. А сейчас – на конях и сквозь снег.
Совьон знала, что Латы и его сподвижники собирали войска, повсюду рассказывая о своем государе. Латы обходил гаринские крепости, перемещаясь с юга на север, и в редком месте не находилось воинов, пожелавших примкнуть к нему. Варов Вал был последней остановкой Латы в Гаринском княжестве – следовало возвращаться.
– Хорошая зима, – возразила Совьон, пересекая двор при гостевом доме. Сегодня выдался на удивление теплый день, и Совьон даже не покрывала головы: снежинки таяли в волосах.
Латы считал иначе, поэтому натянул рукавицы.
– Не думай, что если я родился в Гурат-граде, то не привык к зиме. Четыре года назад я отправился в изгнание следом за Хортимом Горбовичем, и долгое время мы были наемниками на Хаарлифе. Ты знаешь про Хаарлиф?
– Конечно.
Горсть льдистых островов на крайнем севере, в проливе между Княжьими горами и землями айхов-высокогорников. Совьон нахмурилась:
– Твой князь сделал своих людей наемниками?
– А что ему оставалось? – Латы пожал плечами. Он двинулся по улочкам в сторону рынка. – Князю тогда было пятнадцать, без роду и без золота, с бешеными нами под началом. Вскоре к нам присоединился опальный гуратский воевода, который… кое-чем прогневил князя Кивра, отца моего государя.
