несколько месяцев жили в провинции. Помню, как сидели на приеме у врача в Олбани – очередного светила в области неврологии. Правда, отказ принять нашу страховку заставил меня совершенно в нем разочароваться. Он обращался с Эйбелом как с пустым местом! Потом, игнорируя мои просьбы, мучил его бесконечными вопросами, зная, что ответа не добьется. Но самое ужасное – постоянно произносил слова, от которых я так долго ограждала мужа: «деменция», «ухудшение», «пансионат».

Эйбел разволновался. На обратном пути домой и до самого вечера он пытался делать то, что больше не мог: произносить длинные слова, заканчивать предложения, ходить без посторонней помощи. Его лицо омрачили печаль и досада. Это разбивало мне сердце. Я не хотела, чтобы он догадывался, насколько чудовищно то, что с ним происходит. Многие годы мне удавалось скрывать от мужа правду. И вот теперь какой-то идиот в медицинском халате разрушил стену счастливого неведения, которую я так долго вокруг него возводила…

Наконец, поддавшись моим уговорам, Эйбел выпил несколько таблеток ксанакса[24] и включил любимый сериал. До знакомства со мной у него даже не было телевизора, а теперь он часами смотрел комедии и мыльные оперы. Поначалу я думала: «Буду читать ему вслух, кормить только полезной едой и не позволю пичкать его барбитуратами. Уж я-то точно сделаю все, как надо!..» Типичное заблуждение новоиспеченных родителей и опекунов. Ведь жизнь всегда вносит свои коррективы: ты выматываешься на работе, еле сводишь концы с концами, из последних сил тащишь эту лямку. И тут на помощь приходят чипсы, ксанакс и «Друзья».

Вскоре таблетка подействовала, и муж успокоился – даже пару раз посмеялся над совершенно идиотскими шутками, что меня окончательно убило. Это был последний месяц, когда мы спали в одной кровати – позже он начнет ворочаться и кричать во сне. Нам придется разойтись по разным комнатам. Спустя год перестанет крутиться по ночам, а затем и вовсе будет лежать без движения, словно неживой.

Но пока этот момент не наступил, и мы по-прежнему спали вместе. Визит к врачу очень расстроил мужа – его состояние чувствовалось даже без слов. Я прижалась к нему и стала ласкать, пока тело не откликнулось. Вскоре он кончил, содрогнувшись и издав тихое рычание. Раньше Эйбел после секса всегда смеялся, сжимал меня в объятиях и целовал, а затем мы шли на кухню перекусить. Теперь же он лежал, бессмысленно уставившись в потолок. А через пару минут закрыл глаза, повернулся на другой бок и захрапел.

Больше мы этого не делали.

Глава 12

Следующее утро выдалось пасмурным и безветренным. Лимузин Освальда Джонсона Хейбера подъехал к моей гостинице ровно в десять. В этот же момент появился Лукас, одетый еще элегантнее, чем обычно: синие джинсы, тщательно отутюженная рубашка, идеально сидящий твидовый пиджак, черная куртка и ботинки. Мы встретились у машины.

За рулем сидел пожилой водитель в униформе – я впервые видела настоящего личного шофера! Он пробасил приветствие и с поклоном открыл нам дверцу.

Переглянувшись, мы с Лукасом забрались на заднее сиденье. В последний раз с таким шиком я ездила в Германии. «Красота» пользовалась популярностью у немецких читателей, и меня пригласили на большой книжный фестиваль в Берлине – Эйбел тогда уже год как болел. Тамошний издатель получал неплохую прибыль от продаж книги, так что всю поездку я разъезжала на роскошном лимузине и питалась в самых модных ресторанах Берлина и Франкфурта. И думала: «Я по-прежнему могу быть собой. Путешествовать. Жить полной жизнью». А по возвращении обнаружила, что Эйбел исхудал и покрылся сыпью – безалаберная сиделка забывала его вовремя помыть и кормила как попало. О зарубежных турах пришлось забыть. Правда, потом мне посчастливилось нанять Аве. Но он тоже иногда нуждался в отдыхе, а достойной замены не было.

Я сидела в лимузине напротив Лукаса. Через некоторое время он подсел ко мне. Затем молча притянул к себе и поцеловал.

– Прошлой ночью мне тебя не хватало, – сказал он, целуя мою щеку и шею возле уха. Потом поцеловал само ухо – это оказалось на удивление приятно.

– Послушай… – Слова давались с трудом. – Я уже давно не…

– Хочешь, чтобы я перестал? – Лукас коснулся губами моей шеи.

Я не хотела, чтобы он переставал целовать ухо. И шею. И грудь. Я не стала убирать руку, которая гладила мои бедра, поднимаясь все выше к разгорающемуся между ног пламени. Однако, когда он попытался расстегнуть на мне джинсы, я его остановила. Слишком много ощущений обрушилось вдруг на меня после долгого летаргического сна – удовольствие, близость, радость жизни. Моментально уловив мой дискомфорт, Лукас убрал руку.

Едва я успела застегнуть рубашку, как лимузин свернул с дороги и притормозил у ворот. Водитель подождал, пока кто-то невидимый зафиксирует наше прибытие, а затем ворота раскрылись и мы проехали внутрь.

Дом Освальда Джонсона Хейбера раз в пять превышал размеры стандартных домов. По обеим сторонам дороги росли безупречно подстриженные деревья. За ними на несколько акров простирался сад, украшенный декоративными вазонами почти в человеческий рост и мраморными скульптурами обнаженных женщин. Благородные статуи подозрительно напоминали древнеримские. В прохладном воздухе остро чувствовался восхитительный запах моря.

Я любила пляжи. Изредка позволяя себе помечтать, я представляла, как продаю наш старый дом и переезжаю куда-нибудь на побережье, желательно в теплые края. Если б выдался хотя бы один год хороших продаж и недвижимость в нью-йоркском захолустье чуть подорожала, мне бы удалось это осуществить. Дома в Джорджии или на севере Флориды стоят примерно как в Нью-Йорке – нужно лишь накопить денег на первоначальные расходы, на сам переезд и дорогой спецтранспорт с медицинским оборудованием для Эйбела.

Через минуту машина остановилась перед домом. Водитель открыл дверцу, и мы вылезли. Из массивной входной двери вышел одетый в костюм худощавый мужчина примерно моего возраста.

– Вы, должно быть, Грейди? – предположил Лукас.

– Угадали, – с улыбкой подтвердил мужчина.

– Я Лукас.

– А я Лили.

Грейди улыбнулся и кивнул, так и не назвав своего имени.

– Мистер Хейбер на пляже. Он будет рад, если вы окажете ему честь отобедать с ним.

– С удовольствием, – заверила я.

Нас проводили к пляжу за домом. Свежий морской запах чувствовался здесь еще сильнее. Наступил полдень, пасмурный и прохладный; белесое небо отражалось в серых волнах. На берегу, лицом к океану, стоял мужчина лет пятидесяти – Освальд Джонсон Хейбер-третий – и стрелял в чаек. Услышав первый выстрел, я подпрыгнула от неожиданности. Второй выстрел попал в цель – птица буквально взорвалась в воздухе, превратившись в красно-белое месиво,