От такой мысли полегчало. Да, это был сон. Почему я уверена в этом? Например, я совершенно не помнила, как попала домой. Вчерашние сутки закончились для меня на городской площади. Я не отправилась домой пешком, потому что, если так, я бы шла до сих пор. Не заказывала такси – иначе запомнила бы злость на водителя, который, пользуясь положением, стянул бы с меня миллион. Я бы, в конце концов, не забыла, как доставала из сумки ключи! Но все, что осталось в памяти – это бой курантов, загаданное желание и… все.

Следующим желанием было почесать ногу. Оно оказалось таким же страстным, как и надежда на то, чтобы вчерашний день, то есть сон, не существовал. Я потянулась к ноге и, полоснув ее ногтями, взвизгнула от боли.

– Алиса! – позвал Ярик, но я не обратила на него внимания.

Я вытянула ногу из-под одеяла и посмотрела сначала на одну ступню, потом на вторую. Их покрывала спекшаяся кровь. Ранки, которые я царапнула только что, снова кровоточили.

Я зажмурилась, надеясь, что кровь исчезнет, когда я открою глаза. Но сколько бы я ни моргала, красные пятна только разрастались. Откуда раны, если дурацкие туфли, которые стерли мои ступни в кровь, это часть сна?

Я провела по коже пальцем, едва касаясь, чтобы не задеть спекшиеся корочки. Они настоящие. Получается, все произошло взаправду? Кирилл меня бросил? И сегодня первое января?

Значит, сон – не сон, но… как же я добралась до дома? Не помню. Не помню ничего от полуночи до пробуждения.

По щекам снова потекли слезы. Не от грусти. От непонимания. Что происходит? Провал в памяти? Но я не пила. Да, звучит странно, ведь речь о кануне Нового года.

Я зажмурилась, напряглась. Но память не возвращалась. Тогда я расслабилась. Ладно. Не может быть такого, что эти несколько часов не существовали. Я все вспомню. Сейчас проснусь окончательно, умоюсь и все вспомню.

Тут Ярик снова позвал меня, потянув за руку. Кажется, пока я думала, он сделал это раз пятьсот, так как рука болела.

– Что, бесенок? – сказала я, утирая слезы.

Мне почему-то не хотелось, чтобы Ярик их видел. Словно чувствуя это, он влез на кровать и потянулся ко мне. Я не отодвигалась – не было сил. Это удивило Ярика. Я приготовилась врать, что слезы брызнули из-за зевка. Но Ярик поразился другому.

– Что такое «бесенок»? – спросил он.

На миг я растерялась, а потом вгляделась в Ярика, в его большие детские глаза. Не казалось, что он издевается надо мной. Поэтому я сказала:

– Ты дурачок? Я же вчера тебе объясняла.

Хотя у Ярика явно не было цели досадить мне, я рассердилась. Ему не четыре месяца, а четыре года. Уже взрослый дядька, пора бы научиться запоминать информацию… Нет, получается, он все-таки издевается. С памятью у него нет проблем, особенно когда надо настучать маме, кто съел все детские печеньки… А что мне оставалось, если в доме закончились «взрослые» сладости?

– Не объясняла, – сказал Ярик.

Он нахмурился, но выглядел уверенным. Я пару секунд смотрела на него, а потом зарядила щелбан ему в лоб. Честно, я приложила минимум усилий. Но Ярик отшатнулся и прижал ладони ко лбу. Из его глаз брызнули слезы, и он заверещал:

– Больно!

Я на эту показуху не повелась. Дождавшись, когда всхлипы Ярика стихнут, я сказала:

– А не надо издеваться над сестрами. Я тебе вчера рассказывала про бесят. А ты меня обманываешь, будто не было такого. Врать – плохо.

Ярик смотрел на меня, насупившись. Он дергал носом, но плохо справлялся с соплями. Одна грозила ляпнуться на постель. Пока это не произошло, я стала отпихивать Ярика ногой, предусмотрительно не вытащив ее из-под одеяла. Правда, он не поддавался. Брат шмыгал носом, а потом, отняв ладони ото лба, стал драться. Ярик повизгивал от усердия, ведь моя нога была сильнее всего его тельца. Меня это позабавило, и я хохотнула. Тогда Ярик глянул на меня со злобой, на которую, я думала, такие крохотные человечки не способны.

– Ты злая! – крикнул Ярик.

Это сбило меня с толку, но всего на секунду. Потом я резко дернула ногой, желая так пихнуть Ярика, чтобы он упал с кровати. В эту же секунду он решил, что нужно меня укусить. Поэтому моя нога прилетела Ярику по зубам.

Он взвизгнул от боли. Искренне и очень громко. Я испугалась, но вместе с тем внутри меня закопошилось приятное чувство удовлетворения. Ярику больно. Он обидел меня, и теперь ему больно. Это справедливо.

– Понял? Нельзя кусаться!

Но тут же удовлетворение и какая-то жуткая веселость рассеялись. Ярик не реагировал на меня. Он завывал от боли.

Я подползла к Ярику и, очутившись рядом, увидела кровь на его ладошках.

– Что такое? – сказала я, стараясь придать голосу волнение.

Ярик хотел отползли от меня, как от источника проблем, но, казалось, перестал замечать все вокруг из-за боли или чего-то еще. Я аккуратно коснулась его руки и потянула ее на себя. Ярик не сопротивлялся. На его пальцах и вправду была кровь – не много, пара капель. А в середине ладошки лежал зуб.

Осознав, что выбила Ярику молочный зуб, я не сдержалась и захихикала. Тогда он завыл от отчаяния еще громче, а я заговорила:

– Да что ты ревешь, как девчонка? За молочный зуб можно выторговать у родителей деньги! Скажешь, что ждешь зубную фею, и, бац, на утро под подушкой сотка!

На «бац» я хлопнула в ладоши, и Ярик отпрянул. Моей речью он явно не вдохновился. Он перестал плакать, но затем так глянул на меня, что я поняла – следующего водопада из слез ждать не придется.

– Зубная фея? – сказал он и глянул на ладонь, где лежал зубик. – Тогда при чем тут родители?

– Ну не тупи, – сказала я. – Мы же вчера это проходили… Нет Деда Мороза, нет чуда, значит, нет и зубной феи.

Ярик перевел взгляд с зуба на меня. Хотя зуб на ладошке был гораздо более шокирующим и редким явлением, именно на мне взгляд Ярика стал удивленным.

– Деда Мороза нет? – прошептал он.

У меня сжалось сердце, но я кивнула.

– Да, Ярик, Деда Мороза не существует. И зубной феи тоже. И всей остальной галиматьи. Ты че, забыл? Мы же вчера это обсуждали.

Хмурясь, я наблюдала за братом. Он молчал. Ярик явно был в шоке. Но как он мог забыть такое откровение?

Я тоже ничего не говорила – размышляла, попала сейчас впросак или нет. Ярик