ебанутые, вписались на местный дискач, где не существовало нейтральных зон, типа Печки. Тут пришлых не то что не любили. Их ненавидели, потому что бабы сразу начинали вести себя, как бляди, раздвигая перед ними ноги. Хуй знает, как Костик узнал, что мы здесь, но спасибо тому человеку, а иначе мы с Саньком тут бы и отошли в мир иной.

– В натуре, вы бессмертные, – хохотнул Гриня и замахнулся на кого-то из местных, вставших у выхода. – А ну съебал, бля, нахуй, Кощей. Ща как дам бою, так яйца свои в Тургеневке найдешь! Плут ебаный!

Косоглазый пацан, побледнев, резво убрался в сторону. И правильно сделал, с Гриней редко кто закусывался, зная его колючий нрав.

После дискача мы залегли за огородами, и тогда я впервые попробовал самогон. Не мутный, а бабушкин. Лишь после него у меня не болела голова на утро.

– Долбоебы, – выдохнул Костян, осушив свой стакан и закусив теплым помидором, еще не отдавшим тепло солнца прохладной ночи. – В натуре, вам повезло.

– А что такого-то? Дискач же для всех типа? – недовольно спросил Санёк, потирая голову. Рука у Костяна была тяжелой, а уж когда он себя не контролировал, запросто могла выбить мозги из ушей и сознание из башки.

– Короче, – усмехнулся Гриня. – В прошлом году из соседнего села на танцы пятеро приехали. Думали, шо их никто не узнает. А их сразу выцепили. Пока они плясали, наши всех подорвали. Старшаков, алкашей, мужиков. Каждый же, блядь, знает, нахуя они сюда приперлись. Баб наших ебать…

– Вам, типа, можно, а им нельзя? – спросил я, осмелев от «слезинки», согревшей тело и приятно шумевшей в голове. Рядом, на зеленой траве, лежали два черных кругляша – печеная картошка, а воздух опьянял похлеще самогонки.

– Есесно, бля, нельзя! – возмутился Костик. – Это ж наши телки, а не их. Мы б к ним приехали и тоже пиздов получили. Речь не об этом, Тёмка.

– Те, когда из клуба вышли, то их всем селом пиздили, – мрачно ответил Гриня. – Цепями, дровами, кочергами…

– Кочергой, долбоеб, – ругнулся Костик и еле увернулся от пиздюлины взбешенного Грини. – Лан, заебал, рассказывай, как хош…

– Отхуярили их знатно. В село трое вернулись, – Гриня загадочно улыбнулся и опрокинул еще один стакан самогонки. – Там потом такая битва была, когда их центровые к нашим приехали. Полгода точно трясло всех, нахуй.

– Это ж деревня, Санёк. Одним городским больше, одним меньше. Хуй знает, куда ты забрел и где сдох, – серьезно заметил Костян. – Думаешь, искать бы начали? Хуй там, братан. Мы своих не щадим, нахуй нам впрягаться за городских?

– За нас-то впряглись, – ответил я, заставив Костика рассмеяться.

– Так мы ж братаны, чудила! С детства, считай, вместе. Хуль ты думал, я тебя брошу одного? Мне как сказали, что вы, долбоебы, на дискач поперлись, так я сразу за Гриней и в центру. Хорошо, что успели.

– Точняк, – вздохнул я, наливая себе еще. Пацаны, не стесняясь, перешли уже ко второй бутылке, а я с трудом прикончил второй стакан. – За то, что успели.

После девятого я узнал, как проводят каникулы деревенские пацаны. И что-то подсказывало мне, что наши уроды в этом плане не сильно далеко от них ушли.

В августе, как раз после уборки картошки и прочей хуйни, Костян заявился ко мне и сходу обрадовал тем, что их старшаки приглашают побухать пацанов с улицы. Я попытался отказаться, но Костик сразу дал понять, что отказ будет приравнен к прямому посылу на хуй, поэтому я, нехотя, согласился. Старших с улицы я уже знал, но видел их только трезвыми, когда они приходили к бабушке за парой «слезинок» и жали мне руку, если я околачивался во дворе. Возможно именно поэтому меня никто и не трогал. Бабушкин «первачок» любили и терять его явно не собирались. Костян только попросил, чтобы я, если получится, ебнул из бабушкиной заначки пару-тройку бутылок для пацанов. Что я, собственно, и сделал, а иначе нахуя им меня приглашать на свою тусовку.

Когда я пришел, Костян и Гриня сразу познакомили меня и Санька со старшаками. Их было трое. Андрей – высокий, русоволосый, типичный Велес из комиксов, которые я любил читать. Уверен, что деревенские девки по нему кипятком ссались, как наши по Дэну. Стёпа – небольшого роста, массивный грузин с оттопыренными ушами и мясистым носом на половину лица. И Кайгусь – чем-то напомнивший мне Зябу. Такой же тощий, с разведенными в стороны руками и шакальим смехом. Его безжизненные водянистые глазки замерли на мне, но потом омерзение сменилось интересом, когда я достал из бабушкиной сумки три бутылки «слезинки».

– От это чёткий подгон, – обрадовался он, забирая у меня самогонку. На столе стояло около двадцати бутылок, газета с травой и пять пачек «Беломора». – Садись, пацаны. Пока бляди не пришли, попиздим помаленьку.

А дальше пошли стандартные разговоры на темы «кто ты по жизни» и все в таком духе. Я, умудренный опытом, сразу заявил, что на чужую власть рот не разеваю, живу тихо и другим не мешаю. Да и вообще, пришел просто культурно провести время. А Санька пытали еще долго, иногда срываясь на шакалий визг, когда тот пиздел что-то не по теме. Только делали это по-доброму, а не как Кот, который мог въебать по печени за неправильный ответ.

«Бляди», как назвал их Кайгусь, пришли в количестве пяти штук. И пришли как раз тогда, когда половина самогона была выпита, а сами старшаки валялись в доме на креслах одурманенные травой. Я не курил, а вот Костян и Гриня брезговать не стали и до кучи накурили еще и Санька, который сразу поймал «деда на плечи», как они выразились, и мирно кемарил в кресле.

Увидев девок, я в которой раз подивился. Подивился тому, насколько разными они могут быть. Мне сразу понравилась одна из них. Самая симпатичная. Её звали Машка, и когда она смеялась, то оголяла крупные белые зубы, как сахарные кубики в рекламе. Но Машка на меня даже не смотрела, зато сразу начала обхаживать Андрея, который был не против такого развития событий.

Понятно, что мы были приглашены только из-за самогонки, которую я спер у бабушки. Но смотреть на то, как Андрей жадно тискает сиськи Машки, было больно. Приходилось скрывать стояк и сидеть в кресле, вертя в руке грязный стакан с остатками самогона.

Санёк тоже чувствовал себя некомфортно. Он постоянно елозил на диване и, широко открыв глаза, смотрел, как Стёпа, завалив на этот диван свою бабу, расстегивает штаны и вываливает хуй. Стёпа кончил быстро и,