Шрифт:
Закладка:
Савва машет — иди, не мешай!
Маруся исчезает за дверью. Но уловить в наступившей тишине и зафиксировать на бумаге нахлынувшее на него состояние до конца не удается. Теперь уже Лёнька Серый, ворвавшись в комнату, не дает рисовать — допытывается: «пошто это краля с мешком от вышла? не скрала ли чего?».
— Сам отдал! — отмахивается Савва.
Лёнька Серый начинает в голос ржать.
— Облапошили! Ободрали как липку! Обокрали тебя, Художник! Хоть фальшивую деньгу-то крале óтдал?
Савва пожимает плечами.
— Насколько мне помнится, да.
— Несколько ему помнится! — передразнивает его Серый. И ржет пуще прежнего.
Савва не обращает внимания на его хохот, рисует не отрываясь. Рисует пожар его любви, пожар войны, пожар, смешавший в один огненный всполох все его чувства — от отчаяния до невероятного счастья.
Карандаш быстр и резок. Штрих. Штрих. Штрих. Готово. Не добавить, не убавить. Только поднести к тусклой лампе и посмотреть на просвет.
Огонь пылающих губ. Тающие тени всех, расстрелянных на его глазах, от Антипки до Амория и женщины с проседью. И профиль Маруськи в центре.
Единственно возможное завершение цикла.
И в этот ли самый миг или много часов спустя — Савва счет времени потерял — дверь в воровскую малину выбивают.
Пальба. Крики.
— Нашли, легавые! Никак, краля твоя навела!
Честный фраер, выхватывая пистолет из-за иконы с лампадкой в углу, во всю глотку орет:
— Лёнька Серый не по зубам пархатым!
Ногой выбивает заклеенное на зиму окно, кидает Савве старый армяк.
— Тикай, Художник! Ты мне живым нужóн! Тикай! Опосля найду тя!
И выталкивает в выбитое окно почти раздетого Савву, зажавшего в одной руке пойманный армяк, в другой свою картину с губами-солнцем и профилем Маруси в пылающем круге.
В чужой жизни
Даля
Москва. Лет за десять ДО…
Джой… Joy… Радость…
Ничего себе радость! Один страх. Не вяжущийся с именем этого типа и с его видом. В баре захотелось за ним спрятаться, а прятаться нужно было от него.
Сама в пасть зверю и пошла? Отправилась добровольно, без всякого принуждения, неизвестно куда с совершенно незнакомым парнем, и на что рассчитывала? Хотя… Не сама ли только что себя уверяла, что существует по принципу — чем хуже, тем лучше? И какая теперь разница, насколько хуже.
Но разница есть.
Ей страшно.
Парень открывает дверь, пропускает. Конвоирует в спину? Чтобы не сбежала?
— Замерла чего?
Подталкивает вперед, в комнату.
— Белье чистое здесь. Ванная налево по коридору. Спи. Произносит и выходит на балкон.
— Что?
— Ничего, — оглядывается с балкона парень. — Ты же в клубе спать хотела, у тебя глаза слипались. Спи. — И исчезает.
Даля ждет его минуту, другую, десятую. Замерзнуть можно. Днем почти жара, ночью почти заморозки, а этот странный тип в одной майке на балкон вышел. Замерзнет.
Осторожно выглядывает на балкон — никого.
Этого только не хватало. Чтобы парень шагнул вниз, а ей отвечать?! Вроде не накурившийся, не обколотый был. И исчез. Ни на балконе его нет, ни в комнате.
— Чего не спишь?..
Появляется из балконной двери.
— Тебя ж не было?..
— А я человек-паук. Нет? Не дергайся. Жесткий диск только возьму и исчезну.
Выдергивает шнур из стационарного компа на столе и снова исчезает на балконе.
Даля выжидает минуту, выходит следом.
Никого. Балкон как балкон. Пустой.
Парня нет. Темно. Даля смотрит вниз — нет ли под балконом какой-никакой ниши, в сталинских домах случаются, может, спрыгнул туда, нежданную гостью попугать. Но ниши нет. Только поток машин. Не видные с этого балкона, но отчетливо слышные куранты Спасской башни на Красной площади бум-бумкают — сколько это? Четыре уже? Или пять утра?
Никому не нужна.
Не нужна никому.
Даже маньяк-насильник, целый день преследовавший сообщениями, посмотрев на нее поближе, испугался насиловать, растворился в воздухе.
Куда он мог деться?
Странная комната. И похожая на этого странного парня, и не похожая. Стол с ноутом, компом и всеми приметами задрота-айтишника, а над столом от руки нарисованный плакат «До бабы-ягодки осталось 1826 дней». Число много раз перечеркнуто и исправлено, а последняя исправленная цифра снова перечеркнута, но новая не вписана — кто-то устал считать. Всё перемешано.
Или он не к себе домой привел? В чужую квартиру? Привел и растворился. А хозяева проснутся, и будет радость желтой прессе — молодая жена звезды отечественного кино и театра Игоря Свиридова ознаменовала завершение медового месяца кражей со взломом одной из квартир с видом на Старую площадь и Кремль…
И не замечает, как засыпает.
Просыпается от детского крика в соседней комнате. От детских криков — детей явно больше одного. И от женского голоса:
— Джой! Джо-ой!
У странного маньяка еще и жена? С двумя детьми?! В семейный дом жертву притащил, а сам скрылся.
Куранты, которые слышны из окна, снова бумкают. Ровно девять раз.
Вчера в этот час у нее была совсем другая жизнь. В которой было всё: муж, роскошная квартира, статус жены звезды, почти не омраченная радость жизни. Почти. То единственное, что мешало ей весь этот замужний месяц наслаждаться жизнью, Даля старалась в расчет не брать. Подумаешь, месяц. И не такое бывает. В Интернете всё про подобные случаю прочитала, не только у них с мужем такое. У Шарлотты в «Сексе в большом городе» с агентом Купером, то есть с мужем Треем, то же самое было. Уговаривала себя, что всё наладится.
Вчера в это время жизнь была другая. А потом она вернулась домой в неурочный час. Посмотрела на разбросанные по гостиной штаны и рубашки — эх, избалованный славой и прислугой муж не умеет складывать вещи на место: где снимает, там и бросает. Подобрала одну рубашку, другую, удивилась, что не видела ее прежде, и вошла в спальню.
Еще через мгновение ее жизнь закончилась. Жизнь со сбывшейся сказкой полетела в болото, в грязь, в говно.
Еще через минуту она стояла на улице — в чем была, в том и стояла. Теперь у нее ни мужа, ни квартиры, ни вещей, ни дел, и проваленная курсовая до кучи.
Денег тоже нет — обнаруженная в карманах наличка ночью ушла на самбуку.
И ее самой нет. Знать бы теперь, кто она.
— Ти кто?
Девочка лет четырех заглядывает в комнату. Светловолосая, сероглазая.
— Даля.
Комментариев к ее странному имени девочка не требует.
— Я Мауся, — смешно называет себя девочка, и на всякий случай уточняет — вдруг до нее не дошло. — Маня.
Показывает на фото на стене.
— Это мама. Это Дима. Это Мауся. Это