class="p">Я уставилась на нее, не зная, что сказать, мысль была настолько ужасающей, что даже думать о ней было невыносимо, но альтернатива… Относилась ли я к этому как-то иначе? Разве я не предпочла бы пронзить собственное сердце клинком, чем столкнуться с такой судьбой?

— Есть законы, — запротестовала я, выкидывая эту отвратительную мысль из головы. — Они не обращают людей. Никогда. Их количество…

— Все, что мы на самом деле знаем о них, — это то, что они нам говорят, — проворчал папа. — Так как же мы можем доверять хоть одному их слову?

— Тогда что же нам прикажешь делать? — Потребовала я, тоже вставая, и папа последовал за мной, поднялся на ноги, обнял нас и притянул к себе, как будто мы были двумя маленькими девочками, нуждающимися в своем папочке. Но этот мир никогда по-настоящему не позволял нам быть такими; мы рано поняли, что выживание — это единственное, что имеет значение, и наше воспитание было просто упражнением в том, чтобы убедиться в этом.

Папа начал что-то бормотать себе под нос, его мысли явно двигались слишком быстро, чтобы он мог выразить их все сразу. Чем дольше я стояла в его объятиях, окруженная его мускусным ароматом, тем больше страха пробирало меня до костей. Если папа боялся, я знала, что мы тоже должны бояться. Я просто не знала, как избежать этой участи, если она уже была решена за нас.

— Мы можем не пройти, — предложила Келли, и папа кивнул, хотя, похоже, его это не убедило.

— Надеюсь, что нет, солнышко. Мне просто нужно немного подумать. — Он отпустил нас, и я почувствовала, как он отстраняется от нас, когда он оперся руками о кухонную стойку и хмуро уставился в пустую раковину.

Мы с Келли в напряженном молчании вернулись в спальню, отгородившись от него, поскольку папа всегда лучше всего думал в одиночестве.

Наши две односпальные кровати практически соприкасались в небольшом пространстве, только небольшая дорожка между ними вела к одинокому окну. На единственном прикроватном столике в комнате стояли наполовину догоревшая свеча и стакан с застоявшейся водой.

Прошлой ночью мы с Келли держали свечу зажженной дольше обычного, рассказывая друг другу истории и представляя себе жизнь за пределами этой Сферы. Фантазия была моим любимым способом сбежать от этого мира, но жизнь всегда возвращала меня обратно, брыкающуюся и кричащую. Реальность была такова, что мы оказались здесь в ловушке, и наши воображаемые мечты о безопасности были только что полностью растоптаны.

Теперь меня не посещали красивые иллюзии, воображение уносилось в темные дали, где во рту вырастали клыки, а в животе пробуждалась жажда крови. Я содрогнулась от яркого образа, который нарисовал мне мой разум, и когда я посмотрела на Келли, я не могла не представить ее одной из них, ее красоту, обостренную до ненормальности. Мысль о том, что ее превратят в одну из них, была почему-то более ужасной, чем быть обращенной самой.

Я рухнула на свою кровать, а Келли села на свою, наши колени почти соприкасались. Комната казалась более однообразной, чем обычно, даже золотистые волосы моей сестры казались более тусклыми, ее зеленые глаза остекленели, когда мысли далеко унеслись.

— Откуда у тебя еда? — Я прошептала, желая поговорить о чем-то другом, только не о нашей встречи с Вульфом.

— Выход есть. Я говорила тебе, что Томас доставал припасы из-за забора. — Ее глаза загорелись озорством, когда она полезла под мою кровать, достала рюкзак и высыпала содержимое на матрас. Одиннадцать банок еды и три пары термобелья составили добычу, и я втянула воздух, мой желудок отчаянно заурчал, а в груди поднялась невероятная волна радости. Я не могла вспомнить, когда в последний раз чувствовала себя сытой, но еды здесь было достаточно, чтобы набить наши желудки на целую неделю.

— О, черт, — выдохнула я, когда осознание пронзило меня, разрушив счастье, которое расцвело при виде добычи, и запятнав его беспокойством. — Если они узнают, Келли, они…

— Они не узнают, — настаивала она. — Томас приходил и уходил тайком в течение нескольких месяцев. Если этот гигантский придурок может это сделать, то и я, конечно, смогу.

— Это не будет вечно оставаться незамеченным, — сказала я, чувствуя, что такими темпами мы приближаемся к уничтожению. Тестирование, Вульф, а теперь еще и это. Так или иначе, у нас были серьезные проблемы, а взгляд зеленых глаз Келли говорил о том, что отговорить ее от этого безумия не удастся, даже если я соберусь с силами и попытаюсь это сделать. Но когда я снова посмотрела на еду, то поняла, что не стану этого делать. Это было эгоистично и безрассудно, но постоянный запас еды поможет нам продержаться всю зиму… если, конечно, мы все еще будем здесь, чтобы съесть ее.

— Ты сумасшедшая, и я люблю тебя. Но просто будь осторожна, и позволь мне помочь в следующий раз, хорошо? — Сказала я, хмуро глядя на ее разбитую губу. — Что с тобой на самом деле случилось?

— Томас ударил меня кулаком в гребаное лицо. Пнул меня, когда я уже лежала. — Она нахмурилась, ее пальцы вцепились в простыни, как будто она хотела, чтобы это была его шея, и гнев вспыхнул во мне.

— Черт, Келли, как ты вообще от него сбежала? Этот засранец огромный…

— Может быть я раскроила ему голову рюкзаком, полным консервов. — Она пыталась выглядеть невинной, но меня не обмануть, так как в ее глазах светилось самодовольство.

— О черт. Он что…

— Я оставила его зализывать раны и предупредила, чтобы он держался подальше от меня, черт возьми. Все хорошо, Монти, — поклялась она, но для меня это прозвучало не очень хорошо. Это звучало так, словно она нажила врага, который будет жаждать еще одной возможности отомстить ей. Но, конечно, она смотрела на это иначе. Келли как магнитом притягивала неприятности, и не было никакого шанса уберечь ее от них.

— И, может быть, там был крошечный падальщик, от которого мне пришлось убежать, — добавила она, и, прежде чем я успела выплеснуть поток оскорблений в адрес Томаса, мой разум содрогнулся от этой новой информации.

— Падальщик? — Я ахнула, страх пронзил меня, тот факт, что эти твари были реальными, пронесся как торнадо в моем сознании.

Она погрузилась в историю, рассказывая мне все, и мое воображение разыгралось от всего, через что ей пришлось пройти. В какие-то моменты я боялась за ее жизнь, хотя она была прямо здесь, передо мной, чтобы доказать, что выбралась живой, но волнение в ее голосе передалось и мне. Там был совершенно новый мир, полный опасностей, но и свободы, и