— Держи. — Эдик сунул ей в руки мокрые ложки. Свесившись с мостков, он с бульканьем и хлюпаньем торопливо полоскал посуду. — Там Дашка с Филимоном отрываются, слышишь?

Алиса подала ему пару эмалированных кружек.

— Слышу. Теперь кружки прополощи, только хорошо прополощи.

— Как? Еще?! — возмутился он. — Если судить по количеству грязной посуды, нас было не семь, а двадцать семь.

— Радуйся, что нет самовара. Начищал бы песком. До блеска.

— Я вам кто? Слуга? — взвыл Эдик.

— Заканчивай с кружками, слуга, и можно идти.

Она осторожно прошла по мостку, прижимая к груди Пизанскую башню из разнокалиберных мисок. Венчик из ложек украшал верхушку почти итальянского сооружения.

— У каждого свой крест: один чистит рыбу, другой готовит, а ты моешь посуду.

— Угу. А Дашка танцует.

Эдик подхватился с деревянного настила, погремел кружками, небрежно скидывая их в котелок, и почти бегом ринулся на звуки веселья.

— Посудомоек нашли! — бурчал студент, карабкаясь по склону. — Меня уже бомбит от всего…

Торопливость его подвела: он споткнулся о коварно торчащий ивовый корень и растянулся во весь рост. Фонарик и котелок разлетелись в противоположные стороны, продолжив спуск самостоятельно. В частности, нагруженный кухонной мелочью чугунок сварливо громыхнул и скользнул вниз по траве, едва не сшибив с ног Алису.

Она устояла, однако Пизанская башня рухнула, осыпав этажами обеих посудомоек.

Повторный штурм обрыва состоялся минут через двадцать и оказался более удачным. На этот раз им удалось забраться по склону без потерь. Но перед этим они с удовольствием бродили по берегу и собирали рассыпавшиеся кружки, ложки и миски. Кое-что застряло в иловатом песке, продолжив славную традицию начищенного самовара. После обнаружения и подсчёта Эдик орлом завис на мостках. Он столь эмоционально выполаскивал посуду, что едва сам не кувыркнулся в воду. Алиса взяла дело под строгий контроль и не позволила младшему Громову утопиться.

Тем временем, буйство песни и пляски у костра достигло апогея: Данила с надрывом рвал гитарные струны, Филимон подыгрывал ему на ударных, роль которых исполняли поварёшка и крышка от котелка, Кристина и Даша скакали вокруг музыкантов в танцевальном угаре.

— У носорога шея толстая, — радостно пели-выкрикивали девицы, — у носорога шея толстая, у носорога шея толстая, он не умеет целова-аать!

К их нестройному хору присоединился воинствующий Графин с его дребезжащим тенорком:

— Его по морде били чайником, его по морде били чайником, его по морде били чайником и научили целовать!

Голубой берет показал кулаками и ногами, как били толстого носорога, под занавес спектакля пикантно крутанув седалищем,…и Алиса решила не присоединяться к безумцам. Она опустила посуду в траву, отделила три миски, три ложки, забрала у Эдика три кружки.

— Устала, — объяснила она приплясывающему студенту. — Пойду спать.

Из кармана куртки достала плеер с наушниками, распутала провод и вставила в уши.

— Иди, — согласился Эдик, нетерпеливо подёргивая головой в унисон грохоту и выкрикам. — Завтра вставать рано. Мы еще немножко посидим. — Он вручил ей фонарик.

— Так я и поверила. За сестрой пригляди.

— А у жирафа шея длинная, а у жирафа шея длинная… — певцы принялись за новый зубодробительный куплет. — Его по морде били чайником, его по морде били чайником…

Шуйская страдальчески поморщилась и включила плеер, сбежав в мир оркестровой музыки. Нагрузившись чистой посудой, она медленно двинулась к живой изгороди, глухой стеной разделяющие соседствующие поляны.

Протискиваясь боком через просвет между двумя кустами, она видела, как младший Громов задержался возле Данилы — тот явно что-то спросил, и Эдик взмахнул рукой в её сторону. Филимон и Графин тоже развернулись ей вслед, но выражение их лиц скрыла густая тень. Она решила, что день был долгим, общество шумным, а вечер совсем не томным. И всё-таки кататься на лодке, ловить рыбу и есть уху — это сплошное удовольствие, после которого невозможно воспринимать поход, пусть даже в горы, как трагедию.

Алиса нырнула в кустарник, навязчивые звуки стали глуше, их место занял концерт ре-минор Шумана, где партию скрипки играл великолепный Гидон Кремер, а дирижировал… вот о дирижёре не стоило вспоминать.

Оставшиеся два дня перед отъездом превратились в пытку. Телефонные атаки не прекращались: мама и папа, язвительный Виктор и не вполне здоровая Софья Эдуардовна уговаривали, ругались, обвиняли и давили. Рано утром тетя лично приехала посмотреть на бедлам в квартире невесты и дать оценку её дееспособности. Строптивица получила достойную выволочку, после чего тетушка утомилась, отложив воспитательный момент на вечер. Это было ошибкой. Второго шанса непокорная родственница не дала: собрала вещи, отключила мобильник и сбежала из квартиры. Согласно разведданным, которые приносил Эдик, обозленный Виктор проведывал захваченный плацдарм каждые три часа, а Софья Эдуардовна утром и вечером прогуливалась близ её дома, проняв жалобами на здоровье всех местных пенсионеров.

К вечеру второго дня, дальняя родня уже осаждала квартиру Громовых, но Алиса дочитала «Искусство выживания», окрепла духовно и покинула убежище через окно первого этажа. Лишь в аэропорту она собралась с силами, набрала телефон матери и пробормотала:

— Не сердитесь. Я вас с папой люблю. Через девять дней вернусь.

— Неблагодарная! — оскорбилась родительница и разразилась пословицей: — На свете все найдешь, кроме отца и матери. А ближе матери друга нет! — Она всхлипнула.

Ручеёк народной мудрости грозил превратиться в поток слёз и смести плотину выдержки.

— Мамочка, дитя хоть и криво, да отцу, матери мило, — зачастила Алиса. — Я знаю, что вы меня любите. Целую вас и отключаю телефон.

Наступили долгожданные «покой и воля», которые через пень колоду продолжались на новом месте.

Глава десятая,

в которой паршивцы натворят дел и — в кусты

Свет фонаря успешно боролся с ночью, пронизывая темноту ярко-белым лучом. Алиса повела в сторону потухшего костра, задержалась на углях, охватила сучковатую корягу, скользнула по влажной траве, и уперлась кружком света в брезентовое крыло палатки. Она обрадовалась, завидев временное пристанище, и автоматически выключила плеер.

На соседней полянке заключительным аккордом простонали гитарные струны. Наступила тишина. По верхушкам сосен пронёсся ветер, умиротворяюще пошелестел листвой берёз и улетел на противоположный берег озера. Алиса почти блаженствовала, но разгулявшаяся Кристина разразилась демоническим хохотом, который подобострастно подхватил дребезжащий Графин.

Откинув полог, Алиса подвесила фонарик так, чтобы он освещал внутреннее убранство палатки, которое, по всей видимости, подверглось нашествию потомственной татаро-монголки. Кочевница Громова, по обычаю, выпотрошила любимый рюкзак, раскидав личные вещи в художественном беспорядке.

Алиса поморщилась, сняла кроссовки и влезла в палатку. Не сетуя, свернула Дашин свитер, куртку и джинсы, выставила за порог пыльные берцы, после чего добралась до своего рюкзака. Она воздала хвалу небесам за то, что