— Ты хочешь, чтобы я пообещала тебе, что не буду? — поинтересовалась Ангрбода, посмотрев в его сторону. — Любые обещания — всего лишь слова. Разве ты не будешь сомневаться, что я сдержу их, ведь это даже не клятва, которую дают богам.

Ивар медленно выдохнул и прикрыл глаза.

— Я женюсь на тебе, — решительно заявил он, снова посмотрев на Ангрбоду. Он все равно уже думал об этом не раз, так какая разница, случится это до похода в Англию или после? — У нас есть еще пара дней в запасе. Мы успеем провести церемонию.

Ангрбода рассмеялась.

— Почему ты так хочешь завладеть мной любыми путями? — Теперь она все же посмотрела Ивару в глаза.

Он хотел бы ответить искренне на этот вопрос, но совершенно не умел говорить о чувствах — тем более, таких. Потому просто стиснул кулаки и отвел взгляд.

— Зачем тебе это нужно, Ивар? — спросила Ангрбода, поднявшись с плаща. Теперь она была совсем рядом и ее подобранные под себя ноги, которые она обхватила руками, касались бедра и бока Ивара. — Я и так с тобой, по доброй воле. Но тебе этого мало, ты хочешь владеть мной. Но так нельзя. Ведь владение — противоположно любви.

Ивар искоса глянул на нее. Она была так притягательна — всегда! А обнаженная — совсем по-особенному. Как можно было не желать обладать ею, он не понимал.

— Ты говоришь, что ты со мной, — зло процедил он. — Но ты не будешь моей, когда я вернусь из Англии. — О том, что он может не вернуться, Ивар старался не думать.

Ангрбода улыбнулась и провела пальцами по его волосам — от виска до затылка. От этого мурашки побежали по коже.

— Ты не можешь знать. Ты ведь не пробовал.

— Что я не пробовал? — опешил Ивар.

— Возвращаться, когда я тебя жду, — ответила она с теплотой.

Ивар взял ее лицо в свои ладони.

— Так значит, ты будешь меня ждать? — с надеждой спросил он.

Ангрбода не ответила. Она придвинулась ближе, обвила его шею руками, прикрыла глаза и потянулась за поцелуем.

*

Небеса были цвета свинца, а тучи затянули небо от горизонта до горизонта. Благо волны еще не разбушевались.

— Будет шторм, — сказал Флоки. — Но мы успеем дойти до Каттегата. Осталось совсем немного.

Слейпнир нервно бил копытами и рвался с поводьев, за которые был привязан к мачте. Он плохо переносил путешествия по морю, но если по пути в Англию Ивар успокаивал его, как мог, то теперь попросту не обращал внимания. Почти. Нет, Слейпнира, конечно, было жаль, но у Ивара не получалось выдавить из себя даже каплю сочувствия для кого-то другого.

Он сидел на носу драккара, рядом с фигурой резного дракона, облокотившись о борт и положив голову на скрещенные руки, и смотрел вдаль, туда, где в сером туманном мареве вскоре должны были проявиться очертания побережья. И Каттегата.

Ивар мечтал о том, как вернется сюда героем, достойнейшим сыном своего отца, и тогда бы все перестали видеть в нем лишь никчемного калеку, которого когда-то родители из жалости оставили в живых. И поначалу все даже шло как надо. Он спланировал сражение с войском короля Эллы так хитро, что викинги понесли наименьшие потери. И братья, и ярлы, и простые воины стали смотреть на Ивара иначе, с уважением.

Бьерн нанес королю Элле на спину кровавого орла, почтив память отца. А Ивар предвкушал, как сделает то же самое с королем Эгбертом. Он знал, что отец хотел бы этого, и уж точно хотели боги! Но старый хитрец выторговал себе легкую смерть в обмен на законное право викингов претендовать на земли Восточной Англии, закрепленное в документах, которые он подписал собственной рукой и скрепил королевской печатью.

Ивар планировал совсем иное, когда отправлялся в Англию. Но даже так все складывалось неплохо. До тех пор, пока Бьерн не объявил, что хочет пойти дальше — исследовать Средиземное море. И многие — слишком многие! — решились на поход с ним. И были те, кто желал вернуться домой — тоже немало — так как не верили в спокойную земледельческую жизнь в Англии (слишком хорошо помнили горькую судьбу поселения в Уэссексе) и не хотели продвигаться дальше бывших владений короля Эгберта — завоевывать новые земли. Ивар прокричал тогда перед всеми, что готов возглавить тех, в ком еще осталось мужество воевать и искать приключений, тех, кто готов пойти за ним на битву ради собственной славы и во славу Одина, отца всех воинов! Нашлись те, кто принялся вслед за ним выкрикивать имя бога войны и победы и стучать оружием по щитам так громко, что было слышно в самой Вальгалле.

Но тут Сигурд, как обычно, начал высмеивать его. Сказал, что не пойдет с ним, и с презрением добавил, что Ивар безумен и у него разум ребенка. Ивар не остался в долгу, припомнив своему мерзкому братцу и его грешки. И тогда Сигурд сказал то, чего не стоило говорить, уж точно не при всех: «Мне смешно смотреть, как ты ползаешь, словно младенец! Ты даже не мужчина, Ивар! Какая женщина согласится разделить с тобой постель? Только такая полоумная, как твоя ненаглядная Ангрбода! Ты, верно, и ее-то отыметь не можешь, но она настолько глупа, что не понимает этого. Не так ли, Бескостный? О-ох, как ты рассвирепел! Конечно, тебе тяжело, ведь твоя мать мертва. А кроме нее, тебя никто никогда и не любил!»

Ивар озверел в тот момент, как никогда прежде. Он схватил свой топорик и метнул в Сигурда, прямо ему в грудь. И, видят боги, в первые мгновения, когда он понял, что наделал, то даже ощутил нечто вроде удовлетворения.

После, те, кто кричал, что готов пойти с ним, засомневались. Ивар в их глазах стал не просто калекой, а братоубийцей. Уббе и Хвитсерк и раньше не могли решить, чего хотят: остаться возделывать земли Восточной Англии, идти завоевывать новые или вернуться в Каттегат. А Бьерн забрал с собой основную часть войска для похода в Средиземное море.

Все, чего Ивар добился с невероятным трудом, он сам же и разрушил. И убил собственного брата — боги не прощают такого.

Теперь остатки Великого войска язычников (как прозвали его саксы) возвращались домой, на родные берега. Ходили разговоры, что в следующем году они соберутся все вместе вновь