Пустозвоны… Что случилось?

— Матушка, он очнулся! — Черт, опять этот девичий писк!

— Наконец-то, сонная ты мышь, — мягкий усталый бархат проник в мои уши. Моя голова лежит на ее руках, холод кольчуги щекочет мне затылок. А вокруг не толпа — стадо — сородичей, ревущих, словно торговки на рынке.

— Неблагодарные твари! — рычал тот, кого звали Башет. Доспех на его могучем теле походили на рубище, огромный клинок сплошь покрыт зазубринами, лицо напоминало маску демона, столько шрамов покрывало его. — Господин Зеин дал нам все — серебро, власть, укрыл нас за стенами, а вы так хотите ему отплатить?! Какие же вы Бароны?! Грязные шавки, пожиратели крыс!!!

Толпа неистовствовала. Одна часть ряженых шутов хотела разорвать храброго, но глупого воина, другая всецело поддерживала его. Такой тяжелой вони Тьмы, крови и звериной мощи я еще не чуял.

— Лучше подумай о своей шкуре, жалкий рубака! — отбивался долговязый вампир. Волосы заколоты на затылке, словно у женщины, на мантии ни единого пятнышка, лишь серебро и золото. — Заклятие спало со стен, даже Некроманты не смогли справиться с драконами! Что ты сделаешь? Сложишь голову в бою, как Ангус? Он ведь не был дураком, но где он теперь?

— Лучше умереть с мечом в руке, как подобает Пути Зверя! Ты трус, Эмал! Прячешься в тени, как драный падальщик! Кем бы ты был, если бы не Зеин?..

— Что происходит? — спросил я, глядя в ее усталые глаза. Как я не утонул в них раньше… опять смутный, но такой теплый сон из глубин памяти…

— Не шевелитесь, господин, — прошептала Кларисса. — Драконы разнесли город на куски, и Архимаг пропал.

— Старик… Как пропал?!

— Никто не знает. Прости нас, Спаситель… — словно заведенная затрещала Эльза.

Боги, как она меня раздражает! Того и гляди весь чертов потолок со всеми мозаиками обрушится на мою голову!

— Где мы? — спросил я.

— В храме Дахаки, в Чумном квартале, на кладбище. Вам это ни о чем не скажет.

— А где мой раб?!

— Ушел за господином Зеином. И все еще не вернулся.

Боги! Ни раба, ни старика рядом нет, и неизвестно, куда меня притащили! В памяти всплывали рваные видения наглого щенка. Мало, очень мало. Сребролюбцы, выродки, одержимые дурманами, живодеры, развратники — все словно были мне родными, и каждого я смутно знал в лицо. Особенно двух самых громких крикунов.

Кто не знал Башета? Башета знали все. Все до единого сородичи считали его придурком, помешанном на личном кодексе чести. За что его и уважал старик-колдун. Пес жаждал служить и рвать глотки во имя доброго хозяина. Некромант не был разочарован.

И, конечно же, Эмал, главный казначей. Тот, с кем никто не подумал бы шутить в здравом уме. Деньги, влияние и сила Тьмы сплели вокруг него столь плотный кокон опасности, что всякий неугодный мог просто исчезнуть, не оставив и следа. Единственным исключением были разве что Старейшины, которые не были ему подвластны, и тот самый жалкий рубака.

— Сколько тебе заплатили, Эмал?! — не унимался Башет. — Всего серебра не утащишь, пойми наконец!

— Успокойся, Башет. Не все в мире решается серебром

— И чем же?!

— Ничем! Я был также верен господину Зеину, как и ты. Но теперь он мертв…

— Откуда ты знаешь?! — Клыки воина едва не доставали до подбородка.

— Хочешь проверить? — сказал казначей. Его лицо превратилось в серую размытую маску. Вот-вот начнется свалка. — Милости прошу, никто не держит. Но уверяю тебя, как друг, там нет никого, кромедикарей. Если повезет — нарвешься на церковников, они всегда рады усадить Барона на костер. Теперь у них развязаны руки, Архимаг больше не будет нас покрывать.

Могучие пальцы сжались в кулаки, воин был готов порвать наглого казначея на куски… Но он поступил иначе:

— Делай, что хочешь, ублюдок. — Зверь отступал. Его место заняла бессильная злоба. — Кто хочет бежать — бегите. Остальные — готовьтесь к бою, выступаем через час. Кровь Первого с нами.

Кто-то злобно выругался, разочарованно зашипел, но стачка улеглась сама собой. Эмал усмехнулся и ушел прочь со своей свитой, растворившись во тьме подземелий, видневшейся из хлипкой двери за расписным алтарем.

Магам нельзя доверять, стучало в голове, и тут же звучало, что старик знал гораздо больше, чем говорил. У него были свои планы на мой счет, он явно не хотел просто так отдать свой город на растерзание пустынным монстрам и бесследно исчезнуть. Башет прав, стоит вернуться.

Всколыхнув память крови, я попытался позвать своего раба, но эхо зова растворялось в пустоте. Я чувствовал, он все еще жив, но куда он пропал?

— Сукины дети. — Тело исправно слушалось меня, я без особых усилий поднялся на ноги. Кругом шелка и бархат, знамена и фрески, изображающие деяния великих вампиров, но до чего же неудобны каменные скамьи! — Пусть пекутся о своих чреслах… Кларисса?

Вампиресса молча смотрела на меня. Ей явно хотелось всадить кусок серебра мне в ребра, но усталость и отчаяние держали ее в руках. Но это не все. Долг перед Зеином, обет. Заботиться о девчонке, сопровождать ее и защищать ценой собственной жизни — ее главный якорь на реке безумия.

— Мы присоединимся к Башету — сказал я. — Старик не мог исчезнуть, не оставив никаких посланий.

— Тебе какое дело, Гость? — сказала она. — Ты знал его лишь несколько дней. Ты ему ничем не обязан.

— Это не важно.

— Не важно? А что важно, «Спаситель»? Что он в тебе нашел? Чем ты так для него важен? Не из-за тебя ли началась эта кутерьма?!

— Не говори ерунды, у тебя есть долг перед своим господином. Ты должна вернуться к нему.

— Я должна защищать Эльзу от таких идиотов, как ты! Больше я ему ничего не должна!

— Матушка… — сказала Эльза.

— Во имя Богов, Эльза, помолчи! — Вещунья отпрянула от нее, словно от огня. Закрыв лицо руками, она встала со скамьи и пошла к алтарю, где грозно возвышался на своей звезде Дахака.

— Она ни в чем не виновата, Кларисса. Ты же не думаешь, что старик велел тебе присматривать за ней лишь для того, чтобы ее не сожрал ближайший кровосос?

— Нет, — вздохнула вампиресса, проведя рукой по спутавшимся белым локонам. — У нее есть дар, какого нет даже у Старейшин. И он крайне опасен, если не держать его под контролем.

— Это я уже понял.

— Ничего ты не понял! Ты — не нашей крови, тебя здесь не было! Что ты вообще такое?!

О Боги, это самый гениальный вопрос! Кто я? Что я? Где и какого черта тут делаю?!

— Не знаю, Кларисса. — Самоубийственная