Трезвый Мирон успевает обхватить меня сзади и сдавить рёбра. Выкручиваюсь, пробиваю двойку в его каменный пресс, от прямого в лицо он уклоняется и снова заваливает меня на пол.

Шумно дыша и сопя побелевшими ноздрями, мы катаемся, отрабатывая друг на друге удар за ударом. Мне прилетает по роже. Хорошо так! Мирный постарался. В ушах звенит, и я на время теряю концентрацию, а друг успевает надавить мне на горло и зафиксировать в болевом так, чтобы я не дёргался.

— Давно ты с ней знаком?! — проталкиваю слова через его захват.

— Успокойся сначала! — рявкает друг. — Потом поговорим.

Закрываю глаза, чувствую, как остатки алкоголя выходят из меня вместе с потом. Резко выдохнув, смотрю на Мирного. У него губа лопнула и наливается красный след от моего удара по линии челюсти. В нас обоих до задницы адреналина и чёртова тестостерона. Все базовые мужские инстинкты обострились.

Мирон тоже шумно дышит. Чувствую, как расслабляет мышцы, захват ослабевает, и я резко перехватываю его руку, напрягаю пресс, выворачиваю кисть и скидываю с себя эту стокилограммовую тушу, прижимая лопатками к полу. Зло смотрю в глаза.

— Рассказывай, — требую, пересаживаясь удобнее, фактически верхом на Мира. Сжимаю бёдрами и продолжаю удерживать в захвате. Он и не дёргается, я тупо страхуюсь.

Все внутренности горят. Меня продолжает разрывать от ревности. Сюр какой-то, честное слово! Я с трудом принял выбор Ирины тогда. Сейчас я его вообще ни хрена не понимаю! Я её не понимаю!

Это что за пиздец? Ты же замужем, ведьма. Ты ж выродка своего любишь. Как с Мирным-то до кучи оказалась? Тоже долги мужа?

И бомбит от того, как легко она встала передо мной на колени. Дура! Да я же, блядь, не верю тебе! Я не верю, что ты была готова мне отсосать за сраные бабки, которые должен этот твой ублюдок.

А кому готова? Мирному?!

Оу, чёрт. Стоп-стоп-стоп. Эту часть мы уже проходили, когда я вернулся из плена и узнал, что меня никто не ждёт. Это всё было там. Вот эти самые чувства. Болезненные, острые, будто, сука, лезвием по венам.

Вены… нездоровое что-то произошло тогда…

Отпускаю Мирона и ложусь спиной на пол. Смотрю в потолок, скриплю зубами, слушаю, как сердце стучит в висках и затылке.

Наша проклятая годовщина для меня как полнолуние для оборотней. Броня слетает к херам, показывая всё, что так и не зажило внутри. А я запретил себе обнажаться. Обратно наращивать в десятки раз неприятней.

— Мирный, не разочаровывай меня, — прошу друга.

Сажусь, растираю лицо ладонями. Он поднимается и тянет мне руку. Долго смотрю на его ладонь, но всё же цепляюсь и позволяю подтянуть себя вверх. Я по пальцам одной руки могу пересчитать своих настоящих друзей. Терять Мира из-за собственной «праздничной» агонии глупо.

— Рассказывай, — повторяю, отправляясь на поиски сигарет, потому что карманы обшарил и там пусто.

— Да нечего рассказывать особо. Ты когда пулю словил, она тебя шила. Но сначала спасала. Ты там сдох почти. Сердце остановилось, думали всё, не вытащим. Она смогла. И операцию в скорой проводила. Сама, без ассистентов, — вижу, как в его глаза вспыхивает мужской интерес.

Мне снова хочется дать ему в челюсть, но я молчу и перевариваю услышанную информацию. Мирный тоже не торопится продолжить.

Нахожу сигареты, закуриваю. Открываю форточку и сокращаюсь весь от потока холодного воздуха, ударившего в разгорячённое тело.

— Почему сразу не сказал? — спрашиваю, так и не дождавшись от него продолжения.

— Слово дал. И сейчас не сказал бы, если бы ты херню не начал творить.

— У меня всё было под контролем, — огрызаюсь в ответ.

— Видел я твой контроль, Ворон! — Мирный тоже всё ещё кипит.

— Бабки я кому отдал? — перевожу тему.

— Договорился с врачом, которая должна была на самом деле дежурить в ту ночь.

Ржу, крепко затягиваясь. Мирный косо на меня смотрит. А я что? А я в очередной раз убеждаюсь, что даже при смерти не ошибся и видел именно Иру. И интуиция моя работает исправно.

Я эту женщину всегда и везде узнаю. Меня ведёт от неё также, как шестнадцать лет назад. Но второй раз я в это не полезу. От меня столько людей зависит. У меня нет права выходить из равновесия. Один день в году — исключение. Этого и не видит никто почти. Только самые приближённые. Они знают, если откроют рот, я им лично голыми руками языки повырываю.

Мне запрещено иметь слабости. Однажды я нарушил правило и чуть не погиб. И нарушил его снова, притащив в дом ребёнка. Думаю, этого более чем достаточно.

— Я не могу работать с людьми, которым не доверяю, Мирный.

— То, что я скрыл, никак не может тебе навредить, — спокойно, без попытки оправдаться. — Такой была цена за твою жизнь. Ты бы тоже не торговался.

— Ты мне солгал, — напоминаю другу.

— Ты знал, — хмыкает Мирон. — Просто почему-то решил оставить всё без изменений.

Вырубить тебя, что ли? Чего ты умный такой сегодня?

Там за три секунды всё считалось. Я не стал копать. Зачем? Чтобы нарушить слово, данное самому себе? Это уже полное извращение. Я Иру отпустил в её семейное счастье, в материнство от другого мужика. Мне там не было места. И сейчас нет, иначе она не встала бы передо мной на колени, защищая проворовавшуюся тварь.

— Не обижай её, Ворон. Хорошая, — закуривая, просит Мирон.

Меня перёдергивает от каждого его слова. Сажусь на стопку матов, смотрю на него снизу вверх.

— Я бы попробовал с ней… — признаётся он, выпуская под потолок струйку дыма.

— Что? — клинит меня жёстко, туплю ещё жёстче. Надо в себя приходить, на работу завтра.

— Говорю, попробовал бы с ней замутить что-то, — проводит пятернёй по волосам и гасит сигарету в жестяной банке-пепельнице.