Шрифт:
Закладка:
Война окончилась, и сразу изменилось отношение к союзникам, особенно этолийцам. Раньше Фламинин всё прощал им, теперь же начал всячески принижать (Liv. XXXIII.11). Сделав много для победы, Этолия претендовала на гегемонию в Греции, но Рим сам хотел править (App. Mac. IX). Римляне воевали не для того, чтобы место одного гегемона занял другой. Укрепляясь на Балканах и не прибегая к территориальным захватам, Рим поддерживал баланс сил, никому не давая усилиться. Только так можно было сохранить своё господство над всеми. Поэтому сенат отверг требование Этолии об уничтожении Македонии. Были и соображения частного порядка: разгром Македонии облегчал бы варварам, сдерживаемым ею, набеги на Грецию, которую уже считали своей подопечной. Довод о набегах был рассчитан на греков, не могли же объяснить им, что предпочитают сохранить ослабленную Македонию как пугало для Греции и обоснование своего вмешательства в греческие дела.
С заключением мира следовало поспешить: дошли слухи, что Антиох движется в Европу (Polyb. XVIII.39.3; Liv. XXXIII.13), по пути «перезахватывая» города, ранее взятые Филиппом. Мнение А.Л. Каца, что Антиох, в суматохе II Македонской войны захвативший некоторые территории, тем самым нарушил договор, заключённый с Римом[454], абсолютно беспочвенно. Продвижение селевкидских войск и было главной причиной быстрого заключения мягкого мира (ibid.). Следует учитывать, что Филипп был не настолько ослаблен, чтобы подчиниться любым условиям[455]. В известной мере и этот мир стал для Рима вынужденным, война не была доведена до логического конца – Македония не стала полностью зависимой.
Одна цель была достигнута – Греция оказалась во власти Рима. Этой властью надлежало распорядиться наилучшим образом (см. 3-ю главу).
После 197 г. до н. э. римляне «посоветовали» Филиппу заключить союз с Римом, чтобы не казалось, что он ждёт Антиоха, желая примкнуть к нему (Pol. XVIII.48.4). Царю пришлось подчиниться. В 195 г. до н. э. сенат велел Фламинину начать войну с Набисом, отказавшимся очистить Аргос (Liv.34.22). Главной причиной войны были опасения, что он примкнёт к Антиоху (Just. XXXIII.44), а не его «революционность». Римляне разбили Набиса, чтобы не воевать на два фронта (Liv. XXXI.1.6). Созвав общегреческое собрание, консуляр представил войну делом всех греков. Имея приказ о её начале, он лицемерно спрашивал, не угодно ли грекам освободить Аргос, поскольку это только их дело, а римляне не имеют к этому никакого отношения (Liv. XXXIV.22). Возникает резонный вопрос: почему тогда сенат решил войну без предварительных консультаций с греками? Это показывает, насколько всерьёз воспринимали «свободу» эллинов. Рим никогда не считался с мнением греков, даже в делах, касающихся Греции.
На Набиса двинули большие силы, даже Филипп прислал отряд (Liv.XXXIV.26), уклонились только этолийцы. Отнятый у разбитого Набиса Аргос объявили свободным – и отдали ахейцам! (Liv. XXXIV.41). Во внутренние дела Спарты сенат вмешиваться не стал, это опровергает тезис, что он искоренял в Греции демократию, опираясь на олигархов. Спарту не уничтожили, чтобы сохранить баланс сил.
В 194 г. до н. э. сенат увёл войска из Греции: оставить армию означало внушать грекам сомнения в подлинности их освобождения. Перед отъездом Фламинин отменил в городах все распоряжения сторонников Филиппа, которые могли бы усилить позиции промакедонских сил (Liv. XXXIX.48). В Греции положение оставалось сложным, ценой «свободы» была разруха и раздробленность страны[456]. В 193 г. до н. э. обиженные на римлян этолийцы пытались поднять против Рима Спарту и Македонию. Филипп отказался, но и не известил сенат об этих переговорах и планах Этолию. Одновременно Этолия агитировала Антиоха, обещая ему помощь Филиппа и от себя большое войско (App. Syr. 12). Селевкид не торопился. Возмутить удалось только Набиса, напавшего на Ахайю, но его разбили так быстро, что сенат не успел вмешаться, и Спарта была включена в Ахейский союз (Liv. XXXV.37).
Отсутствие единства эллинистических царей позволило столкнуть Антиоха с Филиппом. Антигониду ещё до войны вернули сына, находившегося в заложниках в Италии, обещали простить недоплаченную контрибуцию и оставить ему все владения, которые он сумеет отнять у Этолии и её союзников (Liv. XXXVI.10; App. Syr.16). И он, вынужденный союзник, помог Риму, не из любви к нему, а из ненависти к Антиоху[457]. Царь, конечно, ненавидел Рим намного больше, чем Антиоха, но у него уже не было другого выхода. Сыграли роль жажда мести этолийцам, стремление прибрать к рукам хоть что-нибудь, желание мелких сиюминутных выгод. Его возмутило, что Антиох имел своего претендента на македонский трон, – это была большая ошибка Селевкида[458].
Но не это было главным: теперь Филипп желал «мирного сосуществования» с могучим Римом. Он понимал, что война с ним закончится крахом Македонии, а оказав помощь, мог надеяться на благодарность. Притом, заключив foedus с Римом, Филипп не мог остаться даже нейтральным[459]. Не осмеливаясь думать о свержении ярма, он думал лишь о том, чтобы смягчить его тяжесть[460]. Союзный договор предусматривал общих врагов. Такие договоры заключались после войны и «регулировали отношения Рима с побеждённым, но ещё не покорённым врагом»[461].
Филипп стал фактически зависимым монархом[462]. Сохранился любопытный фрагмент Полибия: «Важнее всего было отвращать войну от Македонии…» (fr. 108). Кто, кроме царя, мог это делать? Эта фраза может быть подтверждением того, что Филипп не собирался затевать новую войну с Римом. Фрагмент мог находиться в книге о Сирийской или, что не менее вероятно, о III Македонской войне, обе эти книги дошли не полностью. Ещё до начала войны послы Антигонида в Риме обещают вспомогательные войска, хлеб и деньги (Liv. XXXVI.4). Невозможно, однако, поверить, что на это его толкнуло захоронение Антиохом непогребённых костей павших при Киноскефалах македонян, а раньше он хотел соотнести своё решение с военным счастьем (Liv. XXXVI.8; App. Syr.16).
В 192 г. до н. э. Антиох вторгся в Элладу с небольшим войском, но уже в следующем году был разбит римлянами в битве при Фермопилах и бежал в Азию. Греки его не поддержали, и не потому,
