— Вроде того, — кивнул Иван. — Второй день голову ломаю. Чуть тебе звонить не кинулся сразу после той передачи. Ну и Жан мне кое-что про вас рассказывал тоже…

— Серьезно, значит… — я покачал в руке кружку, остатки кофе оставили бледно-коричневые разводы на стенках. — Был я как-то в командировке… В те времена, которые еще не наступили. И в той стране, которая так отдельной страной и не стала… Да нет, блин, тоже какая-то метафора получается, глупо. Знаешь, я совру, если скажу, что никогда не думал и не крутил в голове мысль, зачем я здесь, и почему именно так? И почему очнулся в обществе именно этих людей, а не кого-то другого… Думаешь, я реально ни разу не обдумывал идею бросить этих говнарей, упереться в торговлю, заколотить состояние такое, чтобы яхту можно было на сдачу покупать… Ничего сложного ведь. Сказал «ангелочкам» чтобы шли на хрен, сходил в парикмахерскую, срезал эти патлы под нормальный полубокс, оделся по-человечески… Но я как-то привык играть с теми картами, которые мне сдали, понимаешь? Мне почему-то кажется, что это все — не просто случайность, от которой можно отмахнуться и забить. Выгнать, нового найти… Знаешь, тогда в Гудермесе… Черт, опять я это вспоминаю, не хотел же! Но ладно, раз уж открываю душу, то пусть будет целиком. Так вот, оказался я в подвале с тремя парнягами. Один был ранен, другой срочник, а третий — мудак. Ну, по жизни мудак, я терпеть его не мог, мы даже дрались пару раз. В другой ситуации. Гандон, реально. Мародерил все, что не приколочено. Выжил, кстати. Сейчас, ну то есть тогда, в будущем, перебрался в Москву, жена у него красотка, детей трое. Фирма своя… В общем, представил команду, да? Прямо дрим-тим, Атос, Портос и купорос, блин. До наших, зарраза, два лаптя по карте. И в каждом окне ствол торчит. Вот в этот момент мне очень хотелось выгнать этих и взять новых…

Я замолчал. Не то, чтобы меня накрыло волной тяжелых воспоминаний или что-то подобное. Просто опять показалось, что я что-то не то болтаю. Не о том, о чем меня Иван спросил. Простой же был вопрос, он мне и самому в голову не приходил. Почему ты не выгонишь Астарота и не заменишь его на парня, у которого кукуха не подтекает?

Да потому что. Какой, блин, еще у меня может быть ответ?

Так карты легли. Родителей не выбирают. Вот и я своих «ангелочков» тоже не выбирал.

— О, ты уже здесь! — в кофейню влетел запыхавшийся Жан с радостно горящими глазами. — Привет, Иван. Пойдемте наверх, я показать хочу кое-что!

Глава 9

Выше первого этажа дома журналистов я ни разу не поднимался. Правда, какого-то особого священного трепета все равно не испытывал. Разве что некоторую досаду. Дом, в котором эта контора располагалась, был довольно старым. Без всяких там «кружавчиков» в виде башенок и резьбы по карнизам, но все равно было заметно, что когда-то этот двухэтажный особнячок пытались сделать особенным. В старой части Новокиневска полно таких вот домиков — вроде бы простеньких, но с изюминкой. Вот только «изюм» этот начали повсеместно возвращать обратно уже только во втором десятилетии двадцать первого века. А до этого момента все эти милейшие зданьица отдали приводили, так сказать, к общему знаменателю универсальным советским ремонтом — покрыть стены толстым слоем штукатурки, покрасить до половины скучной краской, в случае дома журналистов — синей, а потолок побелить. Ну и стены до линии краски тоже. В результате все эти дома изнутри были похожи один на другой — школа, морг, больница, подъезд жилого дома… И если в случае «казенных домов» скучной застройки было как-то пофиг, то вот за подобные места — немного обидно. Начало века двадцать первого тоже недалеко ушло от позднесоветского стиля, только там править балом стал офисный «евроремонт» с вездесущим гипсокартоном и подвесными потолками из квадратов. И только позже сообразили, что если все эти уродливые штуки снять и обнажить кирпичную кладку и натуральное дерево, то смотреться это все будет гораздо уютнее. А сейчас, в девяностые, никто никаким ремонтом не заморачивался вообще. Так что я мог только предполагать, как могло бы выглядеть это место, если к нему подойти с прямыми руками.

Жан уверенно привел нас в одну из просторных комнат на несколько рабочих столов. В нужный момент это помещение легко превращалось в учебный класс, но сейчас в нем никто ничего не преподавал. Вокруг стола рядом с окном скучковалась группка шумной молодежи и что-то азартно чиркало на большом листе бумаги. А рядом с книжными шкафами стоял стол, заваленный несколькими квадратными пачками. Одна из упаковок была безжалостно разорвана.

— Вот! — Жан гордо выхватил два журнала и протянул один мне, один Ивану. — Забрал сегодня из типографии!

— Вот ничего себе! — воскликнул я, рассмотрев, что именно у этого журнала на обложке.

В принципе, журнальчик производил неплохое впечатление, я ожидал чего-то более «самиздатовского». Черно-белый, буквы названия «Африка» угловатые, будто слегка стилизованные под древнегреческие. Хотя стилизация отдаленная такая. Меньше острых углов. Формат — карманный, бумага матовая. А сразу под названием во всю обложку — странно обработанное фото моих «ангелочков».

— В общем, у меня в редакции есть парень, который на самом деле занимается версткой, но у него есть хобби — колдовать над фотокарточками, — как из пулемета тарахтел Жан. — Он увидел фотки с той ночи в театре драмы, попросил пленку, заперся в фотолаборатории, и… В общем, надо было тебе сначала показать, но так получилось, что…

— Офигенно получилось, — прервал его поток оправданий я. — Можно журнал себе забрать, ребят порадовать?

— Конечно! Конечно! — Жан волновался, суетился, руки подрагивали. Он вынул из упаковки еще несколько журналов и сунул мне в руки. — Там еще внутри… В общем, мы когда обсуждали наполнение, пришли к выводу, что каждый номер должен быть посвящен какой-то одной новокиневской группе, а так получилось, что про «Ангелов С» у меня материалов больше всего, вот и…

Он продолжал болтать, а я листал свеженапечатанный журнал.

Он был совершенно не похож на нынешнюю прессу с ровными колонками и четкой рубрикацией. Он был хаотичен и претенциозен. Статьи в нем были то по горизонтали, то по вертикали,