Пуаро задал еще несколько вопросов – мне показалось, он пытается выяснить степень близости между дядей и племянником. Ответы мистера Вавасура были четкими и лаконичными. Насколько ему известно, у его племянника не было никаких денежных затруднений или долгов. Филип Риджуэй пользовался абсолютным доверием со стороны руководства банка и в прошлом уже не раз успешно выполнял аналогичные поручения. Наконец нам вежливо намекнули, что пора бы и честь знать.

– Я крайне разочарован, – заявил Пуаро, когда мы вышли на улицу.

– Вы рассчитывали вытянуть из них побольше информации? Из этих косных старых тугодумов?

– Меня разочаровала не их косность, мон ами. Я вовсе не рассчитывал встретить в правлении банка «проницательного финансиста с ястребиным взором», персонажа ваших любимых литературных произведений. Просто дело оказалось неожиданно простым.

– Простым?!

– Ну, конечно! Даже ребенок смог бы это провернуть.

– Вы знаете, кто украл облигации?

– Разумеется.

– Но тогда мы должны… почему же мы тогда не…

– Умерьте свой пыл и успокойте чувство гражданского долга, Гастингс. В ближайшее время я не намерен что-либо предпринимать.

– Но почему? Чего же вы ждете?

– Прибытия «Олимпии», конечно! Она возвращается из Нью-Йорка во вторник.

– Но если вы знаете, кто украл облигации, зачем тянуть? Ведь вор может сбежать!

– На какой-нибудь остров в южных морях, откуда не выдают преступников? Нет, мон ами, думаю, такой человек не откажется от благ цивилизации. Хотите знать, почему я выжидаю? Э бьен, для меня, Эркюля Пуаро, дело выглядит кристально ясным, но другие, не столь щедро одаренные добрым боженькой – к примеру, какой-нибудь инспектор Макнил – другие потребуют доказательств. Надо быть снисходительным, приспосабливаться к уровню их интеллекта.

– Боже милостивый, Пуаро! Дорого бы я заплатил, чтобы увидеть как вы хоть раз в жизни сядете в калошу! Ваше невыносимое тщеславие уже переходит все границы!

– Не злитесь, Гастингс. Право же, иногда мне кажется, что вы меня почти ненавидите! Увы, таков удел всех великих умов!

Маленький бельгиец так комично выпятил грудь и испустил вздох, полный такой искренней скорби, что я поневоле рассмеялся.

Когда во вторник мы мчались в Ливерпуль в вагоне первого класса, Пуаро упорно отказывался делиться со мной своими догадками. Вместо этого он предпочел изобразить удивление, что я не сделал тех же выводов из известных мне фактов. Я решил не унижаться и скрыл свое любопытство за валом напускного равнодушия.

Едва ступив на причал, у которого был пришвартован громадный трансатлантический лайнер, маленький детектив развил небывалую энергию. Одного за другим он опросил четырех стюардов, причем предметом расспросов был некий приятель Пуаро, отплывший в Нью-Йорк 23-го числа.

– Пожилой джентльмен в очках. Полный инвалид, вряд ли он вообще выходил из своей каюты.

Оказалось, что под это описание подходит некий мистер Вентнор, занимавший каюту Си-24 по соседству с Филипом Риджуэем. Я сгорал от любопытства, каким образом Пуаро вообще узнал о существовании и внешнем облике мистера Вентнора.

– И, конечно, этот джентльмен постарался поскорее покинуть судно? – взволнованно обратился я к стюарду, но тот покачал головой.

– Нет, сэр, по правде сказать, он сошел на берег в числе последних пассажиров.

Я сник, а Пуаро одарил меня сочувственной усмешкой. Он поблагодарил стюарда, некая денежная купюра перешла из рук в руки, и мы отправились в обратный путь.

– Все это, конечно, очень интересно, – не утерпел я, – но последний ответ стюарда не оставил камня на камне от вашей драгоценной теории. Так что ухмыляйтесь сколько угодно.

– Вы как всегда не видите дальше своего носа, Гастингс. Его ответ, напротив, стал краеугольным камнем моей теории.

Я в отчаянии всплеснул руками.

– Сдаюсь, делайте что хотите!

В поезде, мчавшем нас в Лондон, Пуаро несколько минут что-то деловито строчил на листке бумаги, потом запечатал результаты своих трудов в конверт.

– Это для милейшего инспектора Макнила. Закинем это письмецо в Скотленд-Ярд, а потом отправимся в ресторан «Рандеву». Я пригласил мисс Эсме Фаркуар на ужин.

– А как же Риджуэй?

Пуаро подмигнул:

– Что это вас так тревожит судьба Риджуэя?

– Вы же не можете… вы же не думаете…

– Меня начинает беспокоить ваша привычка то и дело мямлить, милый Гастингс. На самом деле я всегда и обо всем думаю. Если бы облигации похитил Риджуэй – а я не отнюдь не исключал такую возможность – это была бы великолепно проделанная, виртуозная работа. Счастье для детектива соприкоснуться с таким шедевром!

– А вот мисс Фаркуар вряд ли была бы счастлива!

– Наверное, вы правы. Так что все к лучшему. Что ж, Гастингс, давайте разберем это дело по косточкам – я же вижу, что вы изнываете от любопытства. Итак, опломбированный пакет исчезает из чемодана и, по выражению мисс Фаркуар, «растворяется в воздухе». Современная наука отрицает возможность дематериализации, так что эту версию мы отбрасываем. Значит, нужно разобраться, что с ним случилось. Все, кто имел дело с этими облигациями, в один голос утверждают, что было невозможно тайком пронести пакет на берег.

– И всё же мы знаем…

– Пардон, но это вы знаете. Я ничего подобного не знаю. Я стою на позициях здравого смысла: если это невозможно сделать, значит, никто этого не делал. Остаются два варианта: пакет спрятали на борту – что, как мы знаем, тоже было довольно затруднительно – или же выкинули за борт.

– Обвязав пробковым поясом?

– Нет, безо всякого поплавка.

Я оторопело уставился на Пуаро.

– Но если облигации утонули, как же они попали на нью-йоркскую биржу?

– Восхищаюсь несокрушимой мощью вашей логики, Гастингс! Да, облигации были распроданы на торгах, стало быть, они не утонули. Понимаете, к чему мы пришли?

– К тому же, с чего и начали.

– Да ничего подобного! Если пакет был выброшен за борт, а облигации угодили на биржу, значит, в пакете их попросту не было! В самом деле, какие у нас доказательства того, что в этом свертке находились боны «Либерти»? Вспомните – мистер Риджуэй ни разу не открывал его и не видел содержимого с того момента, как ему торжественно вручили этот пакет в Лондоне.

– Да, но каким же образом…

Пуаро нетерпеливым жестом оборвал мои возражения.

– Позвольте мне продолжить. В последний раз пресловутые облигации видели в центральном офисе «Лондонского и Шотландского банка» утром двадцать третьего числа. В следующий раз они вынырнут на свет божий уже в Нью-Йорке через полчаса после прибытия «Олимпии». А по словам одного человека, которого никто не стал слушать, даже перед прибытием судна. Предположим, что эти облигации вообще ни минуты не провели на борту «Олимпии». Могли они попасть в Нью-Йорк другим способом? Да, такой способ есть. «Гигантик» отчаливает из Саутгемптона в тот же день, что и «Олимпия», но именно «Гигантику» принадлежит рекорд в скоростном пересечении Атлантического океана. Облигации, отплывшие на этом судне появятся