О господин, законы крушить учащий невежду,

Век Коридоном тебе или Меналкою быть[328]

[6] К роду лунатиков можно отнести и Менегоне из Ольмо,[329] который, с уходом луны уходя из разума, шел к ямам собирать салат и часто таскал пучки крапивы и чертополоха на рынок, думая продать этот вздор вместо салата; иной раз он шел удить лягушек и наполнял садок жабами, так как их не различал; иногда же, изображая лудильщика, ходил по улицам, весь черный, как уголь, с криком: «Кому чинить сковороды, оловянную утварь, подсвечники, мадонн?»,[330] причем из того, что полагается лудильщику, у него был лишь дым да цвет усов, да сальный мешок за плечами, который он таскал для важности.

[7] Таков тот род лунатиков, о котором мы говорим. В Больнице над дверью палаты у них вывешена эмблемою богиня Геката,[331] к которой, как их любимице, мы по обыкновению обращаем нижеследующую молитву.

Молитва к богине Гекате

за лунатиков, или помешанных повременно

[1] Буди присно благословенна и бесконечными хвалами окропляема, о любезнейшая дочь Латоны, сестра божественного Аполлона, заслуженно нарицаемая Гекатой, затем что ты принуждаешь непогребенных блуждать сто лет,[332] подобно тому как блуждают своим мозгом бедные безумцы, которых мы зовем лунатиками, — если ты счастливо оделишь твоим благосклонным влияньем эту недужную толпу, которая на твою, о трехликая богиня, помощь с великой тревогой уповает. [2] Помоги, прошу тебя, сему недужному и шаткому стаду, ибо когда узрится, что близка твоя помощь столь дорогим друзьям, узрятся немедленно в трех великолепных храмах, тебе принадлежащих, — один в Перге, памфилийском городе, другой в Эфесе и еще один в таврической области[333] — водруженные в твою честь, как знатный трофей, три турецких стяга со знаком Оттоманов посредине.[334] [3] Сим недвусмысленно явится каждому благо, принесенное тобою этим людям, и зло, по твоей милости отнятое у них и исторгнутое.

Рассуждение XVIII

О помешавшихся от любви[335]

[1] Нужно иметь знание и опыт в многочисленных любовных делах, что приключились в древние и в новейшие времена, чтобы описать с подобающей важностью все безумства влюбленных: они — явная причина тысячи других видов безумства, кои от этого ствола, как от своего начала и истока, выводя свое бытие, заставляют жизнь этих людей не только казаться, но и в самом деле быть безумней всего, что можно вообразить. [2] Это помешательство, как представляется, главным образом укоренено в мыслях, желаниях, понятиях, решениях, речах, жестах, знаках и поступках:[336] все эти вещи, выступая в согласии, делают человека помешанным в любовных делах до такой степени, что его безрассудство превосходит всякое другое безрассудство, мною описанное.

[3] В сумасбродных помыслах безумный влюбленный склонен строить себе воздушные замки, день напролет праздномысля о том, каков самый короткий и быстрый путь к исполнению всех его сладострастных мечтаний, что делает его непрестанно беспокойным, унылым, удрученным, одержимым. [4] Отсюда мысли о сокровищах, о богатствах, о государствах, о владычестве, о могуществе, об империи как об удобном пути завоевать предмет любви; с этими помыслами он смешивает желание Крезовых богатств, Мидасова золота, власти Цезаря, роскошей Коммода. [5] Засим мысли о чарах, о волшебствах, о заклятиях, магических влияниях всякого рода, желание сделаться невидимым с помощью Гигесова камня и травы гелитропии,[337] обладать тайнами Петра Абанского, или Чекко д’Асколи, или Антонио де Фантиса;[338] уметь пользоваться ключиком Соломона[339] и с помощью заклинаний повелевать демонами. С одной стороны он мыслит об алхимии, которая, даруя серебро и золото, могла бы наградить его возлюбленным предметом; с другой — об обманчивой каббале, которая силою неведомых имен могла бы склонить даму на его желание; и, разливаясь в тысяче помышлений о том, как сыскать посредников, своден, слуг, ханжей, нянек, ключниц, как сочинить письма, записочки, сонеты, мадригалы, песенки; как послать цветы, букеты, подарки, подношения, вознаграждения; как запечатлеть в страстных речах его тягостное любовное рабство, он мало-помалу изводит свой мозг и истощает рассудок и благоразумие в этих фантазиях. [6] Полный безрассудных желаний, он жаждет сделаться блохой, мухой или даже муравьем, чтобы пробраться в покои своей любимой; он хочет уметь вести подземные ходы, подобно кроликам, для той же цели; он алчет всякого рода величия, красоты, дарований, приятности, знаний свыше всего в мире, чтобы добиться ее благосклонности; и — что еще хуже — он хотел бы, чтобы смерть и жизнь были к его услугам одновременно. [7] С помощью понятий (concetti) он творит любовные девизы, эмблемы остроумные и изящные, стихи нежные и сладостные, афористические суждения, искусные словца, отточенные остроты, и создает в душе денно и нощно все то, что, по его мысли, должно помочь в его намерении. [8] В своих решениях он постановляет положить этому конец и быть твердым в своих намерениях, решаясь больше этого не сносить, не терпеть мучений долее, но наблюдать за тем, что он говорит, что думает, на что решается. [9] Словами же он на нее нападает и беседует с нею, то горько, то сладко, то средне меж тем и другим. [10] Жестами он возбуждает в ней сострадание, скрещивая руки, и заставляет ее изнывать от жалости, когда умеет применять знаки и движения; коротко сказать, он ведет себя так, что и звери иной раз бывают мудрее и рассудительнее, чем любой из этих помешанных от любви.

[11] Среди этих безумцев несравненным примером служит римлянин Марк Антоний, который, ополоумев от любви к Клеопатре, царице Египта, из-за нее одной потерял власть, жизнь и честь.[340] [12] Не умолчим и о безумстве Пирама и Фисбы, умерших плачевным образом один из-за другого, вследствие чего Строцци-отец такими стихами славит их смерть:

Нам пример являет Пирам и злосчастная Фисба,

Коих жестокая смерть схожей умчала стезей.[341]

[13] И Каленцио в своих «Эпиграммах» пишет о них:

Страсть невинной была у несчастных Приама и Фисбы;

Оба, неистовые, пали от длани своей.[342]

[14] И знаменитейший пример — Геркулес, который, обезумев от любви к Омфале, царице Лидии, из-за этой любви согласился одеваться в девичье платье и прясть, как женщины, в обществе девушек. [15] Поэтому у Проперция говорится:

Ризою сидонской одет, я