Я невольно усмехнулась:

– Да неужели?

Он снова заглянул мне в глаза и прочел там ярость.

– Значит, ты пое*ываешь какую-то шлюху, а по мне скучаешь? Так, что ли, понимать? – мрачно заговорила я. – Ну и жопа же ты!

Я толкнула его в грудь. Кроу, не ожидая атаки, повалился на пол, но быстро сел, как будто не почувствовав боли.

– Убирайся из моей комнаты! Быстро! – крикнула я, открывая дверь. – Или по яйцам тебе врезать? Я знаю, тебе же нравится!

Нападая на него, я не испытывала ни малейшего страха. Я могла бороться с ним на равных и даже победить.

Кроу наконец поднялся на ноги и упер руки в бока.

– Я не е*ал никаких шлюх! – заявил он.

– Вот только врать мне не надо!

Вранье было еще более оскорбительным для меня, чем его трах с той бабой.

– Короче, делай, что хочешь, только меня больше не трогай!

– Да что ж за херня с тобой происходит? – заорал Кроу, закрывая дверь, чтобы наши вопли не слышала прислуга.

После этого он схватил меня за шею и прижал к стене так, что я не могла даже шелохнуться.

– Какого хрена ты говоришь со мной загадками?

Я попробовала было дать-таки ему коленом по шарам, но он поставил блок, а затем неожиданно заехал мне по лицу.

– Ну, давай, выкладывай!

Я несколько оправилась от его оплеухи, ругая себя последними словами за то, что потеряла над собой контроль.

– Я видела тебя с ней из окна!

Он посмотрел на открытое окно, а потом вновь перевел взгляд на меня. Несколько мгновений он тупо хлопал глазами и только потом догадался.

– Да, я видела тебя! – продолжала я. – Но, может быть, в следующий раз попробуете хотя бы снять комнату в отеле?

– Да заткнись ты! – рявкнул Кроу, снова прижимая меня к стене.

– Да хрен тебе!

Я пнула его в голень. Тогда Кроу навалился на меня всем телом, совершенно лишив возможности пошевелить хоть пальцем.

– А ведь я сказала тебе, что твоя навеки…

Злоба куда-то исчезла, и теперь в голос у меня дрожал от обиды. Боже, какой же я была дурой – ну не одна же я у него! Вот дура есть дура…

– Да, ты – моя. Но я-то никогда не говорил, что принадлежу одной тебе.

Он прищурил глаза и стиснул мне шею так, что полностью перекрыл доступ воздуха.

– И заруби себе это на носу прямо сейчас. Я буду делать, что захочу и когда захочу. И я ничего тебе не должен. Ты – рабыня. Моя рабыня.

Услышав эти слова, я почувствовала, как мое сердце разбивается на тысячи кусков. Да, я начала здесь, как рабыня, но постепенно обстоятельства менялись… Надо было беречь свои пуговицы и стремиться как можно быстрее обрести свободу, а я вместо этого тратила их, чтобы чувствовать себя с ним по-человечески. А он все это время молчал, как рыба, и только теперь правда всплыла на поверхность.

Он еще раз стиснул мне горло, потом отпустил, глядя, как я медленно оседаю на пол, вся содрогаясь от сухого кашля. В глазах его стояла ледяная, прямо-таки арктическая стужа.

Я первая отвела глаза. Это было поражение. Поражение не в отдельно взятом сражении, а поражение в войне. Силы оставили меня окончательно. И если разум еще действовал, то душа должна была найти новый приют.

Мне нужно было вырваться отсюда как можно скорее.

Оставаться с ним в одном доме сделалось для меня настоящей пыткой.

И хотя дома меня никто не ждал, там все равно будет лучше, чем на вилле. Я могла бы начать новую жизнь на новом месте. И через некоторое время, возможно, мне удалось бы вернуть себе веру в человечество.

А здесь для меня уже ничего не осталось.

Единственным путем к свободе у меня была кучка пуговиц. Требовалось собрать все до единой, пока чашка не наполнится. И тогда Кроу отпустит меня. Впрочем, он мог и обмануть меня, но я продолжала верить в то, что он хозяин своему слову.

Прошло еще три дня. Наконец, подавив отвращение, я решилась и вышла к обеду. Впрочем, есть я не собиралась.

Услышав мои шаги, Кроу оторвался от телефона и воззрился на меня. В его взгляде на миллиардную долю секунды мелькнуло удивление, но глаза тут же приобрели обычное выражение.

Я миновала свой стул, подошла к нему и опустилась на колени. Прижавшись к его ногам, я расстегнула молнию на джинсах, высвободила его немедленно восставший член, откинула набок свои волосы и затолкала его плоть в рот до самой глотки.

Его пальцы скрылись в моих волосах, и я услышала его участившееся дыхание. Он нежно, аккуратно стал вталкивать член дальше мне в рот, положив руку на мою шею и таким образом направляя меня к точке своего крайнего удовольствия.

Я ненавидела себя. Ибо уже намокла.

Ненавидела себя – ибо мне нравилось. Ненавидела его. Ибо все еще его хотела.

Я вошла в «игровую». Вся в черном – черные чулки, переходящие в сорочку. Трусы были излишни – он рвал их в клочья в первую же минуту.

Затем я нажала клавишу интеркома:

– Хочешь заглянуть?

Пока он собирался, я встала в центр комнаты и огляделась. Собственно, бывали мы с ним тут не очень часто, но кое-какие приспособления я рассмотрела.

Первым делом мне попалось что-то, напоминавшее кожаный ошейник. Я надела его, так как решила испытать кое-что новенькое, более экстремальное, чем мы занимались до этого. Но если он согласится на мою цену, то плевать. Зато я буду еще ближе к свободе.

Минуту спустя появился Кроу с горящими от нетерпения глазами. Увидев на мне кожаный ошейник, он не сумел скрыть удивления, как, впрочем, и похоти. Он в мгновение ока разделся, не спуская с меня глаз. А потом потянулся к веревке, чтобы подвесить меня.

– Пятьдесят.

Он потянул было за веревку, но остановился.

– Пятьдесят. Плати или проваливай.

Таких цен я еще не заламывала. Но теперь я задалась целью выбраться из этого вертепа как можно скорее. Между нами никогда не было связи. Если он говорил мне обидные вещи, я полагала, что он просто отрицает очевидное. Но нет – Кроу говорил именно то, что чувствовал. Для него я была одной из многих. Он забудет меня, едва я переступлю порог его дома.

Некоторое время он размышлял над моим предложением. Потом кивнул:

– Хорошо, пятьдесят.

Я перестала воспринимать действительность, как в те времена, когда меня истязал Боунс. Я лишь безоговорочно исполняла его приказы, не вдаваясь в подробности. Мне пришлось немало попрыгать на его х*е и вытерпеть такие затеи, что я едва не теряла сознание от боли. Но при этом он каждый раз неизменно доводил меня до оргазма – и это были единственные осознанные мои ощущения.