На следующий день мы поснимали кое-что в аэропорту и вокруг него, и в сотрудничестве с компанией «Бритиш Каледониэн» засняли прилет их самолета из Дубая — наш человек в Лондоне, работающий бортпроводником, сообщил нам, что именно этот маршрут получил у экипажа самолета негласное название «Великий костяной путь».

Во второй половине дня у меня состоялась встреча с молодой журналисткой по имени Цань Шук Ва из еженедельника «Азия уик». Ее нам устроил коллега из Лондона. Шук Ва готовила крупный материал по торговле слоновой костью, и мы согласились, что это будет неплохой шанс дать ход тому, что мы узнали. Я честно рассказал ей о целях нашего визита, и, взяв с нее слово нигде не упоминать ЕИА, мы дали ей копии с исследований Чармиэн и результатов наших открытий в Дубае. Шук Ва горела желанием использовать и наши фотографии. В конце концов они послужат наилучшим подтверждением наших целей и усилят впечатление от ее статьи. Я, правда, колебался — с одной стороны, было бы глупостью не использовать снимки, которые могли бы помочь делу ЕИА, но с другой, если бы сейчас нас раскусили, можно было бы ставить крест на наших дальнейших расследованиях. Была, однако, надежда, что сотрудничество с ЕИА принесет свои плоды. Так оно и случилось. Первый такой случай произошел почти немедленно.

— Как вы смотрите на то, чтобы встретиться с торговцем, который участвовал в дубайском деле? — спросила Шук Ва.

— Охотно. А пойдет ли он на разговор с нами?

Шук Ва ответила мне с деланной улыбкой:

— По-моему, мне удастся уговорить его рассказать вам об этом.

Мы назначили встречу в ресторане. Мистеру Хангу — назовем его так — было под тридцать; он нервничал и был явно смущен очарованием Шук Ва. Она представила меня как режиссера коммерческого фильма и убедила его заговорить.

То, что он собирался сказать, выглядело до крайности интересным. По его словам, он работал некоторое время в Дубае у семейства Пун. Он с партнером снабжал фабрики в Джебель-Али рабочей силой и оборудованием. В обязанности же Джорджа Пуна входило оплачивать аренду фабрики, ладить с дубайскими властями и добывать для фабрик кость-сырец. Всё сказанное точно совпадало с тем, что мне уже было известно. Он подтвердил, что в Дубае четыре-пять косторезных фабрик, в том числе две — в собственности Джорджа Пуна в Джебель-Али.

Что же касается работы Ханга непосредственно с костью, то, как он сам сказал, степень его участия много меньше, чем у Пуна. Хотя он не имел непосредственного отношения к браконьерству, его операции едва ли можно было назвать легальными. Он уклончиво называл их «фокусы бизнеса». Один из них — ввоз кости в Гонконг на свое имя, а не на имя своего производства. В этом случае он избегал уплаты налога на бизнес. Но недавно очередная проделка ему с рук не сошла. Один из грузов кости был конфискован властями.

— Да разве он был нелегальный? — спросил я.

— Да в том-то и дело, что не был, — возмущенно сказал он, — это были полуфабрикаты из Сингапура. По-моему, кто-то под меня копает. За что, неизвестно. Все так выписывают грузы из Сингапура.

— Вы могли бы объяснить это мистеру Кэрри? — настаивала Шук Ва. Она блестяще выдаивала из него нужную нам информацию. Если бы не ее женское очарование, он ни за что не рассказал бы нам столько.

Он осторожно наклонился ко мне с противоположного края столика.

— Штука в том, что в Сингапуре имеются крупные склады кости, конфискованной у браконьеров, — сказал он. — В 1986 году они получили амнистию КИТЕС. Я покупаю, сколько надо, на этом складе и получаю на эту кость вполне легальные документы. Затем я подвергаю ее обработке в Сингапуре и пересылаю в Гонконг уже без документов, потому что на обработанную кость они не требуются. В общем, кость отправлена, а разрешение на вывоз из Сингапура остается у меня на руках. Так я под это покупаю необработанную контрабандную кость, обычно из Дубая, и везу к себе по этим документам.

Он простер ладони, как бы ища сочувствия. «Ну и что в этом такого?! — как бы хотел сказать он этим жестом. — Просто умная уловка!»

Да, так оно и было. Это значило, что разрешения КИТЕС можно было использовать для отмывания браконьерской кости путем ввоза в Сингапур, а оттуда уже в Гонконг. На складе в Сингапуре было 270 тонн кости. Сколько же еще тонн кости прошло по разрешениям, выданным «по амнистии»? Вдвое больше? В десять раз больше? Кто знал! Разрешения предъявлялись только в том случае, когда кость попадала на глаза властям. Для контрабандистов они были прикрытием. В общем, сингапурская «амнистия» стала открытым приглашением для ввоза контрабандной кости на Дальний Восток. Это обстоятельство, равно как и деятельность дубайских фабрик, делало очевидным, что торговцы костью хорошо наладили пути обхода контрольной системы КИТЕС. А раз так, то полное истребление слонов было вопросом очень короткого времени.

— Вы готовы были бы повторить все сказанное перед кинокамерой? — спросил я Ханга.

В ответ он что-то забормотал по-кантонски.

— Он говорит: нет, — перевела Шук Ва. — Он боится, потому что до сих пор судится с властями из-за конфискованной у него кости.

«Черт возьми! — подумал я. — Каким бы ценным оружием в нашем арсенале стало добровольное признание торговца перед кинокамерой».

Тут я вспомнил, что к августу гонконгские власти пообещали закрыть основную лазейку. После этого даже для полуфабрикатов из слоновой кости, ввозимых в Гонконг, потребуются разрешения.

— А что вы и ваши коллеги намерены делать с августа месяца? — спросил я. — Ведь больше-то этот фокус проходить не будет.

Ханг пожал плечами.

— Попробуем ввозить необработанную кость в Сингапур через Малайзию.

— Почему именно через Малайзию?

— Сингапур и Малайзия соединены плотиной, куда очень легко пронести кость. В этом случае маловероятно, что таможенники перехватят ее.

— А как насчет полуфабрикатов? Тоже будете ввозить в Сингапур или вы считаете, что, как только закроется лазейка, закроются и фабрики в Дубае?

Похоже, что Ханга ничто не волновало.

— А пусть даже так! Но есть еще косторезные фабрики — в Тайване и Южной Корее. Мы к Дубаю не привязаны. И даже если все фабрики закроются, мы все равно найдем пути, — доверительно улыбнулся он.

…Масштабы этой операции по-прежнему потрясали меня. Когда мы начинали расследование, я думал, что нам придется иметь дело пусть с множеством, но контрабандистов-дилетантов,