Но не мог.

Это был лишь мираж. Искаженная реальность. И сколь отчаянно его сердце не пыталось бы отыскать в ней правды — все это лишь искусно сотканная ложь, нитями которой стали его боль и сожаления.

— Я так и не позволил себе полюбить тебя, маленький огонек, — прошептал Хаджар.

Он вдруг ощутил себя старым. По-настоящему старым. Может там, в Безымянном Мире, где по пыльным тропам блуждали забытые осколки прошлого возрастом в тысячи лет, он оставался безусым юнцом, мало что понимающим о мире. Но… для того, кто еще помнил камни Города — он скоро разменяет уже второй век.

Достаточный срок, чтобы среди отражений собственного прошлого видеть сожаления о бесцельно прожитых днях и целых годах.

— Ты сочиняешь новую песню? Красивая строка… маленький огонек.

Она омывала его руки. С заботой, на которую способна лишь искренне любящая женщина. А в искренности Хаджар не сомневался. Как еще можно было описать то, что такая девушка, как Эйне, за которой хвостом вились десятки влиятельных господ и их сыновей, предпочла общество уродливого калеки и его плохенькего ронг’жа.

— Я ведь так и не сыграл тебе, да? — если бы Хаджар мог плакать — наверное слезы бы коснулись его гнойников и прыщей на впалых щеках.

Он он не мог.

Давно уже не мог.

— Об этом я и говорю, — Эйне, аккуратно, стараясь лишний раз не задеть, мазнула пропитанной целебными отварами шелковой прокладкой по его носу. Или тому, что осталось от этого самого носа.

— Тогда я сыграю.

Хаджар потянулся, поднял ронг’жа и положил его себе на колени. Он тронул струны старого друга и заиграл. Это была его самая первая песня. Он придумал её для того, чтобы не умереть с голоду, пока он бродил по Лидусу вместе с цирком.

История о том, как монстр влюбился в прекрасную девушку и утащил её на гору, где спрятал от всего мира. А затем явился герой и битва их длилась много ночей, пока герой не обратил монстра в калеку, не отправил его играть перед людьми на ронг’жа, а сам не отправился в вечность вместе с возлюбленной.

— Но это конец истории, а есть еще и начало, — Хаджар перестал петь и просто сопровождал рассказ легкой мелодией. — Монстр заточил свою возлюбленную в ледяной горе и, чтобы избавить ту от болезни, отправился в дальнее странствие.

— Болезни? — Эйне сидела около его ног и, положив голову на обрубки коленей, слушала широко раскрыв глаза.

Хаджар хотел бы увидеть, что видела она. Вместо уродливого калеки. Кого видели эти теплые глаза, что он так сильно смог обмануть. Ибо, видят Вечерние Звезды, если бы сейчас он сидел в своем обычном обличии, от вряд ли бы сильно чем отличался от этого калеки. Может не телом, но, душой — точно.

— Она погрузилась в ледяной сон, — объяснил Хаджар. — в очень глубокий, ледяной сон. И чтобы растопить его, монстру требовалось отыскать цветок, сделанный из тысячи тысяч разных огней.

— Тысяча тысяч огней, — с придыханием протянула завороженная Эйне. — я всегда думала, что огонь только один, а оказывается — их так много.

— И даже больше, — кивнул Хаджар, вспоминая все те мириады отражений Духа Огня внутри Реки Мира.

— А монстр отыщет цветок?

— Отыщет, — снова кивнул генерал. — но будет слишком поздно. Дух сумеречных лесов, не зимы и ни лета, ни весны и не осени, съест этот цветок.

— Но зачем?

— Потому что ему так прикажет Королева Лета.

Эйне нахмурилась. Для неё, даже в этом иллюзорном мире, где каждый образ — вырванный из памяти Хаджара, история звучала как сказка. Выдумка. Небылица. В Лидусе никто и помыслить не мог, что Фейри — реальны, их Королевы — действительно ходят по миру духов, где-то живут бессмертные, по небесам летают драконы и так далее.

Все это — лишь сказки матерей наших матерей. Они преподают важные уроки, пугают, веселят, но не более того. Лишь истории, благодаря которым люди стараются сохранить память о прошлом.

— Но зачем?! — уже куда отчаянней воскликнула Эйне. — Разве она не знает, что цветок нужен монстру, чтобы спасти свою возлюбленную.

— Знает, — пальцы Хаджара соскользнули со струны, и та издала совсем не мелодичный перезвон. — Но монстр носит одежды Королевы Зимы, и потому Королева Лета не могла поступить иначе. Ибо она та — кто она есть и их вечное противостояние затягивает в свою воронку всех, кто рискнет подойти слишком близко. Монстр же оказался в самом эпицентре.

— И что он будет делать дальше? — Эйне поджала губы. — Если цветок съеден, то как же он спасет свою возлюбленную и… почему она, раз монстр так старается ради неё, предпочла героя.

— Все предпочитают героев, — пожал плечами Хаджар. — История про монстра не заработает хлеба своему рассказчику. История про монстра не воодушевит людей. Она не даст возможности увидеть новый мир или отыскать нечто красивое в старом. Истории про монстров, как и сами монстры, лишь отпугивают…

Эйне провела ладонью по краем рваных, черных одежд Хаджара.

— Тогда эти люди глупы, — с чувством произнесла она. — я знаю, точно знаю, что не каждый, кто монстр снаружи — такой же внутри. Но ты продолжай. Что будет делать монстр после того, как цветок окажется съеден? Как он спасет свою возлюбленную?

Музыка лилась, и история следовала за ней по пятам.

— Он отправится в новое странствие. В земли столь далекие, что их название забыто, а их жители — лишь не более, чем миф. Монстру придется пролить много крови. Снискать ненависть и страх. Ему придется стать настоящим монстром и разрушить все, что так ценно и дорого многим людям. И только тогда он сможет спасти свою возлюбленную, но…

— Но её заберет герой, который ничего для неё не сделал? Хаджар, мне не нравится эта история. У неё плохой конец.

— Как и у всех историй про монстров, — развел руками Хаджар. — у них у всех один и тот же — печальный конец. Люди помнят и любят героя. Люди ждут, что герои будут жить долго и счастливо. А монстр… он остается монстром. Что бы он не сделал и сколько бы блага не принес. Имя его забудут. Прошлое его изменят. А сам он станет олицетворением зла.

Эйне хотела сказать что-то