Шрифт:
Закладка:
– Попытаемся, – сказал тот, на мгновение остановившись передохнуть, – ведь тихо взять на трубе столь высокие ноты требует определенного усилия и соответствует расходу примерно двадцати восьми калорий.
– Не хотите? Не так уж любезно с вашей стороны, – тем временем проговорила Жизель, скорчив недовольную мину.
– Да нет же, погодите секунду, мы сыграем! Не надо сердиться!
– Я не позволю над собой издеваться! Прощайте!
Продемонстрировав таким образом свой милый характер, она удалилась с гордо поднятой головой.
Музыканты переглянулись и, отсмеявшись, как положено, в фа-диез мажоре, принялись за старый семейный диксиленд и так наподдали жару, что температура в комнате поднималась от терции к терции.
Статист все слышал из своей комнаты: нет, решительно он будет учиться играть на кларнете. Пианист Жан Меркаптан и правда в эту минуту играл на кларнете, потому что пианино осталось в павильоне.
Шум все усиливался, и музыканты каждый раз после основной части темы все больше разоблачались. Контрабасист Зозо яростно дергал четыре струны своего инструмента, и пот стекал с него крупными каплями. Остановились они, лишь когда потолок, чтобы покончить с этим грохотом, уже собирался обрушиться им на головы.
Статист вновь добрался до центрального коридора и вновь столкнулся с ассистентом режиссера, возвращавшимся из бара.
Под мышкой тот нес охапку бумаг и, весело посвистывая, катил перед собой обруч.
– Ну что, теперь начнут снимать? – спросил статист.
– Да, уже скоро, не опаздывайте, – сказал Морей и припустил к павильону Б, исполнив по дороге прыжок ангела через обруч на манер Жана де Болоня.
Статист прошел немного в противоположном направлении и оказался бок о бок с руководителем джаз-оркестра и ударником; они лениво передвигали ноги, беседуя о музыке и о литературе.
– Неужели? – молвил ударник.
Звали его Клод Леон, он откликался на Додди и отправлял благородную профессию ассистента-химика в «Коллеж-де-Франс».
– Мне так кажется, – проговорил Савен.
– Не сочтите за бестактность… – поравнявшись с ними, вступил в разговор статист.
– А вы как считаете, – обратился к нему Савен, – есть тут красивые девушки?
– О господи! – вырвалось у статиста.
– Глаза у вас есть, вы холостяк, чем же вы тут занимаетесь?
– А вы женаты? – осведомился статист.
– Женаты, тем более нам интересно, – ответил ударник. – Мы вот думаем, что здесь особенно-то и не с кем жене изменять.
– Вот эта ничего. – Статист кивнул на проходившую мимо брюнетку, и правда высокую и ладно скроенную. Беатрис, одним словом.
– Губа у вас не дура, – одобрил Савен. – А чем вы занимаетесь помимо участия в массовых сценах?
– Шесть лет назад, – начал статист, – уйдя из лицея, я поступил в одну контору письмоводителем…
– Пойдем, старик, расскажешь нам об этом в павильоне, – сказал Савен, заметив шестерых своих коллег, гуськом выходящих из коридора с артистическими уборными.
Все трое, смешавшись с толпой статистов, ускорили шаг. Тут же шел гример – он нес металлический футляр с баночками и кистями для окончательного марафета; вдруг из футляра вылез меринос цапли, и гример в ужасе отшатнулся.
Они вновь прошли через тяжелую металлическую дверь, пересекли задник студии и добрались до центра декорации.
Дюжина механиков заканчивали монтировать громоздкую штуковину на пневматических шинах, на платформе которой были установлены камера, оператор Андре и святой Христофор, покровитель автомобилистов, незаметно проникший сюда через дыру в крыше.
Андре двигал камеру туда-сюда, прильнув глазом к видоискателю. Ассистент в плетеных кожаных сандалиях на босу ногу и синих полотняных шортах, маленький, коренастый, с очень светлыми волосами и в довершение всего усатый, управлял операторской тележкой, следуя указаниям Андре. Святой Христофор поглядел-поглядел, счел зрелище малоинтересным и исчез в золотом сиянии.
Восемь музыкантов взошли на небольшую специально приготовленную эстраду и расположились так же, как и в прошлый раз.
Кругом виднелись сталактиты из тянутого стекла, подвешенные гирляндами на невидимой проволоке, а изогнутые стеклянные трубочки имитировали струи воды вокруг стоящего рядом с входом толстого столба.
Ассистентка режиссера, заурядная блеклая блондинка с желточным выражением лица, уселась за пределами площадки и углубилась в свои записи. Статисты подходили к ней уточнить, что от них требуется, и рассеивались по площадке, на которой теперь роилось ни много ни мало человек шестьдесят самого пестрого народу.
Небрежной походкой, отбросив голову назад, как и подобает человеку его роста, вошел де Маргуйя.
Оркестр коротал время, играя под сурдинку «On the sunny side of the street», и несколько статистов танцевали.
Сменив Андре у видоискателя, де Маргуйя проверил эффект наезда и сошел с тележки. Он дал знак Сципиону обеспечить тишину, чего тот и достиг своим зычным голосом.
– Красный свет! – распорядился де Маргуйя.
Раздался сигнал клаксона, и один за другим зажглись прожектора. Режиссер направился к Савену.
– Наиграйте негромко какую-нибудь мелодию, пусть танцуют, пока мы будем снимать.
Кивнув Патрику, Савен обозначил ритм, и оркестр заиграл вальс «Лишь мы вдвоем». Однако уже на четвертом такте де Маргуйя их остановил:
– Эта ваша музыка нагоняет сон. У вас есть что-нибудь другое?
– Но именно это предложил господин Гнильом, – заметил Савен, во всем любивший точность.
– Плевать! Да и вообще фонограмма ни к черту! Я все заставлю переделать, все это как-то невнятно звучит. Запишем большой оркестр… Или нет, сыграйте то, что играли перед этим.
Савен сыграл первые два такта «On the sunny side…».
– Отлично! Совсем другое дело! Как только я скажу «стоп», – де Маргуйя повернулся лицом к статистам на площадке, – оркестр смолкает, а вы продолжаете танцевать.
Затем он обратился к Роберу Монлери и Жизель Декарт:
– А вы двое на тандеме едете от оконного проема за господином… э-э… гитаристом и проезжаете перед вторым проемом в тот момент, когда камера проходит руководителя джаз-группы и когда я говорю «стоп». Повторим-ка все. Красный свет!
Второй помощник подошел к оркестру с банкой черной краски в руках и замазал ею спину гитариста.
– Вы слишком прозрачны, – пояснил он, – сквозь вас видно прожектор.
Бюбю Савен (брат руководителя джаз-группы) не стал перечить, приняв все по своему обыкновению молча и с совершенно равнодушным лицом.
Все статисты оставались на своих местах – кто на танцплощадке, кто в баре, кто на возвышении перед маленьким гротом на одном уровне с оркестром. На мгновение всеми овладело напряженное внимание: сейчас был бы услышан и негодующий вопль насилуемой мухи.
– Тишина! – заорал Сципион.
– Мотор! – скомандовал де Маргуйя.
Механик с хлопушкой в руках подошел к объективу и подсунул ему вышеупомянутого зверя.
– Приятель Мадам триста пятьдесят восемь дубль один, – объявил он и отступил вниз, меж тем как шейкер бармена задергался перед огромным вытаращенным глазом в глубине черной бленды.
– Музыка! – скомандовал де Маргуйя.
Статисты со старательным видом задвигались на месте, пытаясь, не
