Шрифт:
Закладка:
Последующие недели слились воедино. Я жил в отеле и с головой ушел в работу. Это то, что ты делал, когда хотел избежать чего-то неприятного. Работал на моего отца, и это работало на меня.
Часть меня знала, что трещина растет с каждым прошедшим днем, и залатать ее будет только сложнее с течением времени. Противостоять этому означало противостоять боли, поэтому я избегал этого. Всегда было над чем работать. Крайний срок, который необходимо было уложиться. Работа в компании, которую необходимо было выполнить. Все, что угодно, лишь бы избежать бурлящего водоворота боли, гноящейся внутри меня.
Понятия не имею, как долго я был в том темном месте. Слишком долго. Майк был единственной причиной, по которой мне удалось выбраться. Его настойчивости удалось пробиться сквозь мою скорлупу и заставить меня думать о чем-то другом, кроме самозабвения на работе. Почувствовав себя немного более похожей на саму себя, я не особо задумалась, когда он пригласил меня встретиться с ним за кофе после занятий.
Но то, что я увидел ее там с ним, почти отбросило меня назад, поскольку темные мысли кружили, не обещая ничего, кроме боли.
Или как она отреагировала на мой молчаливый отказ, когда я отступил. Смирение, которое ранило сильнее, чем могли бы любые слова.
Я сбежал. Трус, боящийся столкнуться с болью разбитого сердца. В ужасе от того, что попытка починить его только приведет к тому, что оно разобьется.
Майк поймал меня достаточно легко. В отличие от меня, он не был небрежен при посещении спортзала. Развернув меня, он ударил меня в живот. Майк, милый парень, который ненавидел причинять людям боль, был достаточно разъярен, чтобы применить насилие. Схватив меня за рубашку, он поднял меня так, что я был вынужден посмотреть на него.
“Хватит этого дерьма. Я не знаю, что, черт возьми, произошло между вами двумя, но прошел месяц. Прекрати вести себя как гребаное дитя, Айзек. Она пыталась связаться с тобой в течение недель, а ты просто игнорируешь ее ”.
“Она”—
“Неа. У меня нет времени на твои гребаные оправдания. Я понимаю, что что-то случилось, что-то плохое, но ты хоть представляешь, каким пыткам ты подверг ее за последние недели?" Конечно, ты, блядь, не понимаешь. Ты была слишком занята жалостью к себе ”. Он ослабил хватку на моей рубашке, выдыхая. В его голосе много тепла, которое было в нем раньше. “Вы двое всегда были непоколебимы, как скала. Не мое дело, что произошло, но даже не говорить об этом?” Он покачал головой. “Я не говорю тебе исправлять это, но тебе нужно принять решение, Айзек”. Он выглядел грустным, опустив глаза. “Либо начинайте пытаться это исправить, либо дайте вам двоим немного успокоиться”.
Он больше ничего не сказал, оставив меня одну на тротуаре.
Мне потребовалось несколько минут, чтобы набраться смелости и снова зайти в кафе. Эмма все еще была там, глядя в окно. Взгляд, когда она обнаружила меня стоящим рядом со столиком, был болезненным. Краткий проблеск надежды, безжалостно раздавленный в стоическую пассивность.
Заняв место напротив нее, мы долгое время сидели в тишине. Мы оба, наверное, тысячу раз прокручивали в уме этот разговор, но когда пришло время его начать, потеряли дар речи. Она причинила мне боль. Она знала, что причинила мне боль.
Но я тоже причинил ей боль. У нее, по крайней мере, было оправдание в том, что она была пьяна и под кайфом. Я? Я сделал это, потому что это заставило меня чувствовать себя ... дерьмово. Это даже не заставило меня чувствовать себя лучше.
Я заговорил первым. В этом не было ничего важного, просто глупости, над которыми я работал. Когда у меня закончились бессмысленные темы для разговора, она взяла верх. Как и я, все это было бессмысленно. И хотя разговор был в конечном счете бессмысленным, за словами скрывалось что угодно, но только не это. Увидев Эмму, поговорив с ней, я обнаружил, что все еще люблю ее. Я должен был. Причина, по которой это было так больно, заключалась в том, что я любил ее. Быть там, видеть ее, слышать ее; заставило меня осознать, что, хотя там было больно, отсутствие причиняло гораздо больше боли.
Мы оба отчаянно хотели все исправить, но боялись потерпеть неудачу. Исправить это в одиночку было невозможно, но я цеплялся за надежду, что, возможно, вместе мы смогли бы залечить наши раны.
Через неделю после моего возвращения домой все пошло наперекосяк. Прошел месяц и несколько свиданий, прежде чем мы снова занялись сексом. Это было похоже на то, как рушится плотина. Со стороны, вероятно, казалось, что мы помирились и все вернулось на круги своя. Оглядываясь назад, мы притворялись. Достаточно отчаявшийся, чтобы думать, что, делая вид, что все нормально, все будет нормально.
Поэтому, когда Эмма затаскивала мужчин в постель, я присоединялся к ним или наблюдал, как обычно. Мы договорились начинать медленно, но вскоре я стал настаивать на большем. Она соглашалась практически с каждой моей просьбой, как будто боялась, что отказ заставит меня снова сбежать. Я ненавидел, что она так к этому относилась, но я это заслужил. Я _had _ убежал, причинив по пути столько вреда, сколько смог.
Проблема со сломанными вещами в том, что, как бы ты ни старался, они уже никогда не будут прежними. Я знал, что наши отношения были на пике, когда мы праздновали выпускной. Наконец-то я освободился от рабочей нагрузки и смог посвятить время тому, чтобы вернуть отношения с Эммой в нужное русло и смотреть в будущее. Мы пригласили друзей на небольшую вечеринку, чтобы отпраздновать. Я не помню точно, что вызвало это, но я помню, как сказал Эмме, что хочу посмотреть, как у нее будет секс втроем. Ни одного. Смотреть.
По тому, как она посмотрела на меня, я понял, что она помнит, как говорила, что они будут у нее только в том случае, если я буду участвовать. Даже спустя столько времени я тоже не забыл. Тем не менее, я все равно попросил ее сделать один.
Именно ее принятие заставило меня понять, что все никогда не вернется на круги своя; не тогда, когда она боялась, что малейшее сопротивление с ее стороны приведет к краху всего этого.
Итак, я наблюдал, как она затащила в постель двух
