Шрифт:
Закладка:
Удовлетворённый людоед мигом панибратски наклонился ко мне и быстро зашептал:
— Пятна жёлтые, кои трое суток не болят и не чешутся, возникают на коже человеческой, ежели оную чумчара лизнул! Нежно и с расстановкою…
Я хмуро кивнул: пока всё совпадало со словами того же отца Григория. Им же никому с первого раза верить нельзя, всегда перепроверяй, иначе долго не проживёшь.
— Как излечить?
— Как обычно, берёшь руку или ногу, рубишь порционно, а потом в марганцево-калиевом растворе день подержи, да ещё ночь в отваре коры дубовой. Наутро торгуй смело, никто ничего не почует…
— Ах ты, морда вредительская, — вспыхнул я, хватая его за ухо.
— Общество охраны прав потребителей? Прости, человече, не знал, больше не буду-у…
— Какие потребители?! Ты чего мне тут заливаешь о том, как с мяса пятна убрать, мне живых хлопцев от этой заразы избавить надо!
— Живых? — не поверил он. — А про живых я и не в курсе, соответствующего образования не имею. Да и aquila non captat muscas.[18] Всё равно они через три дня в чумчар перекинутся…
— Убью.
— За что?
— Просто так. Хоть нервы успокою.
Павлушечка умный, он отвечать не стал. Послушно склонил голову на прилавок и зажмурился в ожидании неминуемой смерти. Естественно, после этого убить его я уже не мог…
— Чёрт с тобой, живи. Что делать посоветуешь, к кому обратиться?
— Ты бы, казаче, к Вдовцу заглянуть попробовал. Всё ж таки он у нас по ядам главный специалист, а чумчарская слюна яд и есть.
— Разумный вариант, — вынужденно признал я.
Вынужденно, это потому что общая концепция правильная: кто, кроме профессионального отравителя, так хорошо разбирается во всех видах отравляющих веществ? А уж кабатчик Вдовец на этом деле собаку съел! И не одну… Напрягало другое. Тот немаловажный факт, что от мясной лавки до кабака путь неблизкий, а желающие нетерпеливо толкутся за дверями, прекрасно понимая, что рано или поздно, а вылезти мне придётся.
— Запасной выход есть?
— Только через коптильню.
— Это как?
Павлушечка кивком предложил мне пройти за прилавок, в смежную комнату. Коптильня представляла собой небольшое кирпичное помещение с тремя рядами металлических цепей, на которых связками готовился «товар». Благо на данный момент она пустовала, но въевшийся в стены запах горелых опилок и бьющая в нос горечь человеческой плоти сводили с ума. Пристрелить бы гада, да ведь другой гад ту же лавочку откроет — зло на Руси одним махом не искореняется. Хотя если по чуть-чуть и начать прямо сегодня…
— Казаче, путь наверх через трубу, — моментально понял мои мысли Павлушечка и, захлопнув железную дверь с той стороны, прижал её всей тушей. Тоже жить хочет…
Я постарался дышать через раз, чтобы не хлопнуться в обморок от запахов, и, разглядев в углу небольшую ржавую лестницу, быстро полез наверх. Через минуту уже был на чердаке, а оттуда легко выбрался на крышу. Карабкался осторожно: во-первых, черепица худо держится, во-вторых, внизу меня действительно ждали. Традиционную драку народ провёл со всяческим старанием, грех жаловаться, но все, кто ещё мог худо-бедно-кособоко стоять на ногах, мстительно ждали явления моей светлости. Ну их, перетопчутся, мы в обход, крышами пойдём…
— Надо бы с самого начала Катеньке весточку дать, — бормотал я, осторожно прыгая с одного карниза на другой. — Без Хозяйкиного разрешения кто тут на меня зубом цыкнуть посмеет? А уж разлюбезная моя ласточка в обиду не даст, она бы одним тоном приказным того же отца Григория, да Павлушечку, да Вдовца перед воротами поставила и ответа потребовала. Но мы же казаки, мы лёгких путей не ищем, нам бы хоть и голову свернуть, зато сами! Без спросу! Мы ж страсть какие самостоятельные! Вот я, например…
Чего там «например», мне в порыве самобичевания додумать не удалось. Элегантно, как лесной олень, перепрыгнув пятую или шестую крышу, я вдруг неожиданно понял, что кушать надо меньше, потому что тяжёлый… и, проломив кровлю, рухнул вниз всем весом, падая во что-то белое, пенное, с кучей брызг и мата. Но что страшнее всего, так это…
— Иловайский? — вытаращилась на меня обиженная красотка с круглыми глазами, сидящая в противоположном конце ванны…
— Да, — не стал отнекиваться я, старательно отводя взгляд от её блестящих прелестей. — Простите, что вот так, запросто, без приглашения. А с кем имею честь?
— Ещё не имеете…
— Я не в этом смысле, сударыня!
— Но я не против. — Прелестница чарующе улыбнулась мне и встала во весь рост.
Ох ты ж, небеса в алмазах, водка в хрусталях! Я чуть было не выпрыгнул из ванны, да поскользнулся…
— Неужели не нравлюсь? — надула губки стройная девица с великолепной грудью, чудной талией и… полной козлоногостью от пояса до копыт. Сатиресса греческая! (Вот почему я её волшебным зрением не разглядел.) Получеловек-полукоза, чудо языческой природы и античного литературного вымысла. Хотя какой уж тут, к лешему, вымысел, раз она передо мной стоит и даже ладошками не прикрывается…
— Прохор, — тихо взвыл я, вспомнив, чем славились сатиры, — забери меня отсюда, пожалуйста-а…
— Хочу! — твёрдо решила рогатая красавица и с горловым мемеканьем кинулась на меня, распахивая сладострастные объятия.
Я вовремя успел поджать ноги и сдвоенным ударом в живот отправить похотливую самку козла в стену. Увы, её это только раззадорило…
— М-ме-э, мо-ой! Хочу! Хвала Афродите!
Второй раз меня спасло то, что, обегая ванну, дева зацепилась копытом за мою кабардинскую шашку. С одной стороны, удачно, потому как стукнулась затылком о табуретку и уронила себе на голову греческую амфору. С другой — очень неудачно, так как в ярости она та-а-ак врезала копытом по ванне, что несчастная посудина выпрыгнула в окно! Разумеется, я её, ванну, покинуть не успел…
Потом мы грохнулись на булыжники, и эта кастрюля эмалированная мягко заскользила по мыльной воде вниз по улице, боевым фрегатом резво набирая скорость! Ошарашенная нечисть только и успевала увёртываться с нашей трассы…
— Кто в психушке банный день объявил? У вас больной смылся-а!
— Эй, казачок, казачок! Ты мылом не поделишься? А то верёвку для мужа я давно припасла…
— Иловайский, погодь! Я тоже за ванной сбегаю, наперегонки махнём! Ежели чё, дак я и в тазу могу, есть у меня один, для бритья, антикварная вещь, из испанского дурдома…
Троих нерасторопных чертей я сбил к их же бабушкам. Одного мелкого бесёнка выловил из своей же ванны на повороте — мерзавец решил искупаться и покататься за один раз,
