Шрифт:
Закладка:
XXXVIII. Но занимаясь этим и делая приготовления, они все же не оставляют надежды, что еще имеется возможность переубедить Марция, если попросят его с помощью более многочисленного и уважаемого посольства. Поэтому принимают постановление, чтобы верховные жрецы[910], птицегадатели[911] и все остальные, кто, получив, имел какой-нибудь священный сан или службу, относящиеся к общественному почитанию богов, — ведь у них очень много жрецов и служителей богов, и эти жрецы самые знаменитые среди остальных граждан как по происхождению, так и по славе собственной доблести, — так вот, чтобы все они, неся с собой священные символы богов, кому они поклоняются и служат, и обрядившись в священные одежды, вместе отправились к лагерю врагов с теми же самыми, что и раньше, предложениями. 2. Когда же эти мужи прибыли и объявили то, что им поручил сенат, Марций даже им не дал ответа по поводу того, что они предлагали, но посоветовал удалиться и либо выполнить его повеления, если хотят жить в мире, либо ожидать войну, которая придет прямо к городу, и запретил впредь вести с ним переговоры. 3. Так как римляне потерпели неудачу и в этой попытке, они, оставив всякую надежду на заключение мира, стали готовиться к осаде, поставив самых крепких воинов около рва и у ворот, а на стенах — тех освобожденных уже от военной службы, кто еще был способен переносить тяготы.
XXXIX. А их жены, как будто опасность была уже рядом, оставив благопристойность домашней жизни, с плачем бежали к храмам богов и простирались перед статуями: и каждое священное место было наполнено рыданиями и мольбами женщин, но особенно храм Юпитера Капитолийского. 2. Именно там одна из них, выделявшаяся своим происхождением и авторитетом, находившаяся тогда в расцвете сил и самая способная здраво рассуждать, по имени Валерия, сестра Попликолы, одного из тех, кто освободил государство от царей, встала, побужденная неким божественным внушением, на самом верху цоколя храма и, позвав к себе остальных женщин, прежде всего успокоила и ободрила их, прося не пугаться опасности. Затем Валерия заверила, что есть у города одна надежда на спасение, но она заключается только в них, женщинах, если они согласятся сделать то, что нужно. 3. Тогда кто-то из них спросил: «И как же, мы, женщины, сможем спасти родину, когда даже мужчины отчаялись? Какая такая сила есть у нас, слабых и несчастных?» — «Та, — ответила Валерия, — что нуждается не в оружии и крепости рук, ибо от этого освободила нас природа, но в доброжелательности и красноречии». Когда же после этого поднялся крик и все стали просить, чтобы Валерия пояснила, в чем заключается помощь, она говорит им: 4. «Давайте в этой грязной и растрепанной одежде, пригласив остальных женщин и взяв наших детей, пойдем к дому Ветурии, матери Марция. Поставив детей у ее колен[912], будем со слезами умолять ее, чтобы, пожалев и нас, не причинивших ей никакого зла, и родину, находящуюся в крайней опасности, отправилась в лагерь врагов, ведя внуков и их мать и всех нас — ибо давайте последуем за ней вместе с детьми. Затем, чтобы она, став просительницей у сына, просила и умоляла его не причинять родине никакого непоправимого вреда. 5. Ведь овладеют же им какое-нибудь сострадание и человечные мысли, когда она будет плакать и молить. Не настолько суровое и неуязвимое имеет он сердце, чтобы вынести вид матери, простершейся у его колен».
XL. А когда присутствующие женщины одобрили ее речь, Валерия, попросив у богов придать их просьбе убедительность и привлекательность, вышла из святилища, и другие последовали за ней. И после этого, взяв с собой остальных женщин, они все вместе отправились к дому матери Марция. Увидев же приближающуюся толпу, жена Марция Волумния, сидевшая рядом со свекровью, удивилась и спросила: «С какой целью вы, женщины, пришли во множестве в несчастный и униженный дом?» И Валерия ответила: 2. «Находясь в крайней опасности — и сами, и вот эти малые детки, — мы обратились как просительницы к тебе, о Ветурия, к одной-единственной защите, заклиная тебя, прежде всего, пожалеть общую родину: ее, еще никогда никому не подчинявшуюся, не дай вольскам лишить свободы, если даже, допустим, они пощадят ее, одержав победу, и не будут стремиться совершенно уничтожить. Затем — умоляя за нас самих и за этих несчастных малышей, чтобы не подверглись мы бесчинствам врагов, не будучи повинны ни в одном из постигших вас несчастий. 3. Если осталось у тебя в душе сколько-нибудь доброты и человечности, посочувствуй, о Ветурия, нам, как женщина женщинам, соучаствовавшим некогда вместе с тобой в священном и мирском, и, взяв с собой Волумнию, добрую жену, и ее детей, и нас, просительниц, с этими вот детками, хотя бы одних знатных, иди к сыну и уговаривай его, и неотступно умоляй, и не прекращай упрашивать, добиваясь у него одной милости взамен многих — чтобы он заключил мир с собственными гражданами и вернулся на родину, желающую возвратить его. Ведь ты убедишь его, будь уверена, и не отвергнет тебя, простершуюся у его ног, благочестивый сын. 4. Вернув же сына в родной город, ты и сама безусловно обретешь бессмертную славу, избавив отечество от столь большой опасности и страха, и явишься причиной определенного уважения к нам со стороны мужчин, поскольку именно мы прекратим войну, которую они не смогли остановить, и мы предстанем действительно потомками тех женщин, которые сами, став посредниками, прекратили войну, вспыхнувшую у Ромула против сабинян[913], и сделали город из малого великим, соединив и предводителей, и народы. 5. Прекрасно, о Ветурия, подвергнуться опасности, чтобы обрести снова сына, освободить родину, спасти собственных согражданок, оставить потомкам после себя бессмертную славу своей доблести. Окажи нам милость добровольно
