собой что-нибудь из еды (конечно, если это не официальный прием). И просто поражало, что они обычно уносили с собой то, что осталось от блюда, принесенного ими. Помню, как первый раз я пришел в гости в американскую семью. Пара, пригласившая нас на это застолье, принесла с собой две большие пиццы. Каково же было мое удивление, когда, собираясь домой, я увидел что пригласившая меня пара забирает оставшиеся несколько кусочков домой.

Основная масса американцев свою жизнь кончает в домах для престарелых. Вопрос о том, что стариков возьмет кто-то из детей, обычно даже не ставится. Американцы считают, что в домах для престарелых создаются идеальные условия для стариков. Однако это не так. Как рассказывала мне русская женщина – врач, часто посещавшая эти заведения, что ничего более ужасного, чем американские дома престарелых, она в своей жизни не видела. Таким безысходным одиночеством веет от этих стариков, что, несмотря на нормальные бытовые условия жизни, находиться там просто невыносимо. Многие старики в этих домах кончают жизнь самоубийством.

Та же русская женщина-врач рассказывала не, что никак не может привыкнуть к сценам, когда вокруг постели больной матери, которую должны выписывать, собираются по 4–5 человек ее детей и обсуждают не то, кто возьмет к себе беспомощную мать, а в какой дом для престарелых ее поместить.

Справедливости ради надо отметить, что старики и сами не ждут ничего от своих детей, так как в свое время не уделяли детям должного внимания. В Америке не принято чем-то жертвовать ради детей, будь то свободное время или какие-то удовольствия. Крайний индивидуализм проявляется в семейных отношениях. От детей чаще всего откупаются игрушками, дорогими электронными играми и т. п. И вот сидят эти несчастные американские дети в отдельных комнатках, заваленные игрушками до такой степени, что, кажется, находишься в игрушечном магазине. Играть не играют, так как не умеют, их собственное воображение не разбужено совместными занятиями с родителями, играми, чтением книг. Пустоту же заполняет телевизор да еще компьютер с электронными играми. Таким образом, страсть к времяпрепровождению у телевизора формируется еще в детстве и крепко держит американцев в течение всей жизни.

Глава 49

Православная Америка. – Свято-Троицкий монастырь. – Новый Саров. – Новое Дивеево. – Православная конференция в Далласе

Самые светлые воспоминания о путешествиях по США связаны у меня с посещением православных монастырей и храмов. В большинстве случаев только у них в сегодняшней Америке сохранилась духовная жизнь и люди, достойные уважения. Конечно, прежде всего хочется рассказать о посещении Свято-Троицкого монастыря в Джорданвилле, расположенном в тихом местечке к северу от Нью-Йорка. Здесь я был несколько раз, жил и работал в библиотеке и архиве обители. Монастырь начал строиться в 1930-е годы, после Второй мировой войны в нем собрались лучшие духовные силы русского зарубежья. Монастырь стал оплотом и центром Русского православия в США. Его монахи с самого начала отвергли дух иудаизма и масонства, пронзивший церковную Америку. Монастырь стал единовременным местом в США, где в Неделю Православия провозглашалась анафема представителям всех разновидностей иудейской идеологии – сатанистам, масонам и разным еретикам.

В свой первый приезд в монастырь я познакомился с настоятелем монастыря архиепископом Лавром, который произвел на меня впечатление мудрого и рассудительного человека. Он прекрасно разбирался во всех волнующих меня проблемах. Дал мне ряд ценных советов и, что особенно важно, распорядился подобрать для моей работы ряд ценных изданий, выпущенных в Джорданвилле с 1950-х годов. Владыка Лавр познакомил меня с Сергеем Павловичем Полонским, хранителем библиотеки и архива монастыря, глубоко информированным в вопросах подрывной деятельности иудаизма и масонства.

Беседы с архиепископом Лавром позволили мне почувствовать, что среди руководства Русской зарубежной церкви существуют влиятельные силы, готовые на воссоединение с Матерью-Церковью в России. Владыка Лавр говорил о конкретных шагах, которые нужно пройти православным в Америке, чтобы восстановить цельность Русской церкви. Его спокойный, уверенный тон отличался от резких назиданий митрополита Виталия, с которым я коротко встречался в Нью-Йорке и чьи эгоцентризм и нетерпимость неприятно поразили меня.

В свой второй приезд я прожил в монастыре около месяца. Владыка Лавр поселил меня в монашескую келью и благословил мою работу в библиотеке и архиве монастыря.

В первые дни я старался исполнять распорядок жизни монастыря. В 5 часов утра монах будил всех ударами деревянной колотушки. Все шли на полуночницу, переходящую в литургию, в 7 был завтрак, в 12 – обед, в 19 ужин, а после него повечерие. После повечерия проходил древний обряд прощения. Архиепископ Лавр становился на колени и просил прощения у братии, потом обходил и целовал иконы, висевшие на стенах, и становился с крестом напротив святых врат. К нему подходили монахи и другие мужчины, присутствовавшие на повечерии, также становились на колени, целуя крест архиепископа, и трижды целовались с ним. Цепочка людей постепенно увеличивалась и каждому, начиная с архиепископа, надо было встать на колени и просить прощения. И каждый вставал на колени и просил прощения у тебя. Каждый должен обойти весь храм и приложиться ко всем иконам. Освещение было притушено, в обряде принимали участие не менее полусотни людей, перед каждым надо было встать на колени, а затем трижды поцеловаться. Все испытывали замечательное чувство соборности и братского единения.

Уже через два дня я понял, что совмещать монастырское послушание с моей работой невозможно. Почти не оставалось времени и сил. Монашеское служение очень трудно. Владыка Лавр благословил меня ходить на литургию только по воскресеньям и праздникам, но обязательно ежедневно участвовать в повечерии с обрядом прощения. Все остальное время я работал в библиотеке и архиве.

Мое посещение Джорданвилльского монастыря совпало с Великим постом. В его первую седмицу ели один раз в день – картошку, квашеную капусту и соленые огурцы, серый хлеб и немного меда. В эту неделю у меня сосало под ложечкой, но в теле была легкость, а в голове ясность мысли. В эти дни я как раз разбирал архивы Н. Ф. Степанова (Свиткова), с которыми до меня никто не работал. Степанов, сын первого публикатора «Сионских протоколов», был одним из участников Бернского процесса. В его материалах я нашел ответы на вопросы, которые впоследствии подробно исследовал в своей книге «Загадки сионских протоколов».

Многие монахи монастыря охотно делились со мной своими знаниями. С их слов я записал