Выпив для смелости, Каин немедленно отправился к главному судье Сыскного приказа, тому самому князю Якову Кропоткину, что когда-то тягался за землю с купцом Попадьиным. Когда адъютант его сначала не пустил, Каин объявил, что пришел по государственному делу чрезвычайной важности, – а уж в этом случае чиновник любого ранга обязан был просителя принять.

С помощью дежурного копииста Сыскного приказа Каин составил «доношение» на имя императрицы. Многословно покаялся в «немалых прегрешениях» (главным образом, карманных кражах, скромно умалчивая о кражах и грабежах). Но теперь, уверял Каин, на него снизошло озарение, наподобие Божьей благодати, и он, чтобы искупить свои прошлые грехи, желает полностью искоренить преступников, коих немало знает и в Москве, и в других городах.

Вряд ли князь Кропоткин знал, что на древнееврейском языке имя «Каин» означает «значительное приобретение». Но идея ему, безусловно, понравилась. К тому же Каин в доказательство чистоты своих намерений продиктовал список тридцати трех авторитетных московских воров. Овчинка, пожалуй, стоила выделки…

На следующий день Ванька Каин отправился в «путешествие» по притонам в сопровождении протоколиста Донского и четырнадцати солдат Сыскного приказа. За два дня эта команда сгребла шестьдесят одного человека, причем большинство на первом же допросе признались в разнообразных преступлениях. Положительно, Каин смотрелся человеком полезным… (Кстати, одним из первых по его указке взяли Соловьева – а то кто его знает…)

Видя такое дело, Каина уже через несколько дней стали отпускать на ловлю воров уже без чиновников Сыскного приказа, только с солдатами. Самое интересное, что первую пару месяцев Каин находился тут же в остроге, в качестве обычного колодника, даже таскал с прочими арестантами бревна для топки печей с Москвы-реки. Однако наш Ваня был не так прост. Он бомбардировал начальство Сыскного приказа «доношениями», где подчеркивал успехи в борьбе с преступностью и одновременно жаловался, что сплошь и рядом, выискивая воров и мошенников, тратит в кабаках собственные деньги и немало уже задолжал.

Начальство подбило баланс. Выяснилось, что с 28 декабря 1741 года по март 1742-го благодаря трудам Каина население острогов Сыскного приказа увеличилось на 117 человек. В конце марта 1742 года он уже значится «официальным доносителем», сотрудником Сыскного приказа – первый в истории этого учреждения «сыщик из воров».

Способный все же был человек, хотя прохвост первостатейный. Осенью 1744 года он ухитрился просквозить вместе с судьей Сыскного приказа Сытиным не куда-нибудь, а на заседание Правительствующего Сената, где живописно повествовал о своей самоотверженной борьбе с преступностью. Официальная бумага Сената гласит, что Каин награждается пятьюдесятью рублями и при дальнейших стараниях милостями оставлен не будет.

Каин, как всякий на его месте, решил закрепить успех. Через неделю он уже в одиночку предстал перед сенаторами и прочитал им целую лекцию, как сказали бы мы сегодня, о специфике оперативно-разыскной работы. Объяснил: чтобы успешно работать против мазуриков, приходится практически ежедневно с ними общаться и болтаться по их притонам – иначе просто не соберешь нужной информации. Но вот опасается он, что вновь взятые злодеи начнут и на него показывать разные поклепы. По извечной злобе своей и из мести.

Сенат признал, что в этом есть резон, и на свет появилась уникальная бумага. В ней Каину гарантировалась полная неприкосновенность от любых на него доносов взятых им преступников. Правда, сенаторы были все же не детьми малыми и сделали приписку: сам Каин при этом не должен мешаться ни в какие злодейства, не давать ворам советов и наставлений, не оговаривать невинных (что было очень легко написать на бумаге, но чертовски трудно проконтролировать – и Каин это наверняка прекрасно понимал).

Чуть позже появился еще один сенатский указ: о том, что «всякого чина и достоинства люди, яко верноподданные Ея Императорскому Величеству», обязаны оказывать в ловле и задержании преступников Каину всякую помощь и содействие – а те, кто этого не сделает, сами подвергнутся наказаниям. Указ разослали в Военную Коллегию, Главную Полицмейстерскую канцелярию и Сыскной приказ, а копию Каин постоянно носил при себе. С такой бумагой он и впрямь мог чувствовать себя кумом королю…

И Каин развернулся на полную. С одной стороны, существует точный, впечатляющий список: за шесть лет, с 1742 по 1748 год, лично Каиным были доставлены в Сыскной приказ 774 преступника. С другой… У деятельности Каина была и оборотная сторона, долго остававшаяся неизвестной широкой общественности. Уже впоследствии, после падения Каина (в тот самый момент, когда все дружно хватаются за головы и патетически восклицают: «Где были наши глаза?!»), в приговоре по делу Каина говорилось: «Определенный в Москве при Сыскном приказе для сыску воров и разбойников доноситель Иван Каин под видом искоренения таких злодеев чинил в Москве всякие воровства и разбои, и многие грабительства, и сверх того, здешним многим обывателям только для одних своих прибытков немалое разорение и нападки».

Получился сущий «оборотень в погонах». В первую очередь Каин занимался делами «сильных мира сего» – людей знатных, богатых, высокопоставленных: как-никак их тоже обкрадывали, грабили, уносили со двора ценное имущество. С помощью целой сети мелких жуликов, шаривших по скупкам краденого и тогдашним «барахолкам», Каин быстро находил украденное, чем создавал себе самую хорошую репутацию среди людей именитых, к которым в случае чего и сам мог обратиться с «ничтожной просьбицей».

Московский преступный мир Москвы оказался расколот на две части. «Консерваторы» считали, что следует, не заморачиваясь особенно, встретить Ваньку в темном переулке и сунуть под ребро ножик, а лучше два, для надежности. Этих Каин старался вылавливать со всем усердием – и не показывался на улице без охраны.

Другие, более гибко мыслящие, быстро сообразили, что с Ванькой лучше не бодаться, а дружить: снабжали его информацией, делились краденым, порой за деньги откручивались после очередного преступления. Именно из таких Каин создал некое подобие личной гвардии числом около сорока. Иногда он брал на «операции» именно их, а не гарнизонных солдат или сотрудников Сыскного приказа. С ними же, кстати, чтобы развеяться, порой с кистенем выходил ночью на московские улицы, совершая грабежи и убийства. Снятый им в Зарядье дом стал самым настоящим штабом, чем-то средним между высококлассной «малиной» и первым в России частным сыскным бюро (в Москве его прозвали Каинова контора). Здесь сидели прикомандированные к Каину солдаты и сотрудники Сыскного приказа – и Каиновы «гвардейцы». Сюда приходили «нужные люди», осведомители, агенты, сюда приводили пойманных воров, здесь Каин их и допрашивал (на что по закону не имел права).

В протоколах о задержании преступников то и дело мелькают некие загадочные «незнаемо какие люди», приводившие схваченных в дом Каина. Собственно, ничего загадочного тут нет – это и была та самая «гвардия Каина». Некоторые из них, насмотревшись на художества «босса», откровенно заигрывались. Некие Федор Парыгин и Тарас Федоров стали ходить по домам обывателей и вымогать у них деньги, угрожая: «Коли не дадите, ждите ночью гостей из Тайной канцелярии!» Некоторые платили, но однажды попался крепкий орешек, оброчный крестьянин Иванов и смело отправился… в ту самую канцелярию, чтобы узнать, в чем тут дело. Тайная канцелярия осерчала – ни одна спецслужба не любит, когда какие-то мелкие мазурики прикрываются ее именем. Парыгина с Федоровым быстренько взяли и выяснили, что оба – из Каиновой «гвардии». Лжесыщикам, чтобы другим неповадно было, вырезали ноздри, отхлестали их кнутом и загнали на вечную каторгу. Сам Каин ухитрился отвертеться. В Тайной канцелярии рассудили: конечно, за все художества Ванька заслуживает и битья кнутом, и ссылки, однако ввиду того, что за ворами и разбойниками он «держит крепкое смотрение», дело прекратить. Каина всего-навсего «отлупили плетьми нещадно», что по меркам того времени было едва ли не детским наказанием. И он гулял на свободе еще три года…