Шрифт:
Закладка:
«Отец» и «сын» уплатили пошлину, чтобы получить право продавать привезённое, и заехали в центр Залесного — на торг. Здесь помимо новоприбывших было ещё несколько приезжих купцов.
— Перекусим, а потом разложим товар, — сказал Олег, когда выбрал место.
С ними соседствовал словоохотливый купец, торговавший разными инструментами. Он сразу завёл разговор с новой компанией, представившись Еремеем. Олег, имевший до этого хмурый вид, оживился и поддерживал болтовню расспросами.
— Частенько торгую в Нижегородском уезде! — сообщил Еремей. — И под конец пути всегда сюда заезжаю. Народ здесь не сказать, что радушный, но что-нибудь да покупает.
— Мы вот с сыном первый раз заглянули. Хотя запугивали нас не ехать той дорогой. Дескать, лихие люди и нечисть там хозяйничают.
— Брехня! — отрезал Еремей. — Я сколько лет хожу, а никто на меня не нападал. Благо люди Михаила Воротинского со всякой тварью справляются. Неча бояться. Ну, как сказать… не хуже здесь, чем где-либо ещё!
Интересовался Олег и многими другими вещами, к делу отношения не имеющим: большой политикой, погодой, семьёй и так далее. А между прочим как бы невзначай спрашивал о творящемся в Залесном. Входящий во вкус Лёха подыгрывал, добавляя малозначительные комментарии. Получалось не очень — судя по короткому строгому взгляду Олега, будто призывающему помалкивать.
Иногда кто-нибудь из местных подходил к торговым рядам и тогда Олег показывал такую деловую хватку, какую Лёха никак не ожидал обнаружить в обычно немногословном суровом мужике. Певучим залихватским голосом он расхваливал перед покупателем плоды огородного труда, сопровождая это размашистыми жестами. «Его бы в магаз, где я работал продавцом-консультантом, — восхитился Лёха. — Если в мой мир попадёт, то не пропадёт».
Пока Олег «сидел» на ушах у покупателя, Лёха заметил, как по краю торга в сторону церкви шла пара женщин. Они были одеты в крестьянские платья, а лица скрывали за платками. Юноша не обратил бы на пару особого внимания, не покажись походки знакомыми. К тому же одна женщина имела могучее телосложение, так что одежда большого размера обтягивала крупные формы, тогда как другая женщина отличалась стройностью, которую не могло скрыть длинное широкое платье.
— Не зевай, сыне! — Олег пихнул Лёху, боковым зрением следящего за Ириной и Евдокией. — Подай вон ту капусту.
Когда начало смеркаться, «отец» и «сын» свернули торговлю, — мало что продав несмотря на старания Олега — и отправились на постоялый двор.
На полпути перед повозкой выскочил сгорбленный человек, напугав коня.
— Пр-р-р! Куда прёшь! — крикнул Олег.
Облачённый в грязные лохмотья человек с хохотом то ползал перед лошадью на четвереньках, то неистово отплясывал.
— Это, как его, юродивый что ли? — изумился Лёха.
— Игла! Игла! Игла! — повторял безумец, смеясь и дёргая себя за всклоченную бороду.
— Уйди с дороги! — Олег пригрозил плетью. — Тьфу, чуть не раздавил.
— Игла! — человек вытаращил глаза, что контрастно смотрелись на измазанном грязью лице. — Кто вошёл — не уйдёт!
— Василий, отстань от добрых людей! — к повозке поспешила тётка, похоже, из местных. — Вы уж простите его, умом тронутый. Давай-давай, отходи!
Она схватился безумца за шиворот и потянула с дороги.
— Адописные иконы! — взвизгнул Василий напоследок.
Отъезжая, «отец» и «сын» ещё долго слышали обрывочные фразы безумца.
На постоялом дворе оплатили ночлег, и отправились в корчму. Там Олег рассчитывал выведать что-нибудь полезное у местных пьяниц. Однако народа здесь собралось немного и обстановка невесёлая для питейного заведения: несколько человек сидят поодиночке у стен и вовсе не имеют того общительного настроя, который приходит с кружкой-другой пива. Напротив, все мужики смотрелись замкнутыми и погружёнными в свои мысли больше, чем в хмель.
Когда Олег принёс на стол снедь, Лёха первым делом схватился за кружку, предвкушая пробу алкоголя иной эпохи.
— Особо не налегай. Не забывай, зачем мы тут, — сказал Олег. — Хватит с тебя и одной кружки кваса.
Тем временем Ирина и Евдокия ставили свечи за хворавшего главу семейства. Помимо гостей в церкви был только один служка, протирающий пол. Сперва «мать» и «дочь» прошлись вдоль стен, подолгу с молитвой останавливаясь у каждой иконы. А когда дошли до алтаря, Евдокия плюхнулась на колени, — громыхнуло так, что аж, наверное, купол дрогнул — и запричитала, выдавливая слёзы. Сторонний слушатель различил бы в её смазанном бормотании мольбы о выздоровлении.
Ирина являла поведением полную противоположность: молчаливо взирала на алтарь, иногда крестясь и кланяясь. Сторонний свидетель мог бы решить, что девушка тоже молится, однако на деле она пристально изучала позолоченный ковчег, в котором хранились мощи якобы святого Амвросия. И волей целиком погрузилась в своё магическое чутьё, предельно обостряя его. Ирина настолько преуспела в этом, что не заметила, как некто приблизился со спины. Прежде чем заговорить, он несколько минут нависал над парой неслышимой тенью.
— Дочери мои, молитесь за здравие ближнего?..
Евдокия вздрогнула, Ирина же про себя досчитала до десяти, и только после обернулась. Перед ними стоял худой и высокий человек лет пятидесяти, облачённый в чёрную рясу. Как и все священнослужители, носил он длинную бороду — пожалуй, даже более длинную, чем у большинства коллег.
— Отец Лука, — монотонно представился священник. — Настоятель церкви.
— Ваше Преподобие! — Евдокия грузно поднялась с колен и протянула руки, испрашивая благословения.
Лука медленно осенил её крестным знамением. Примеру Евдокии последовала Ирина, только в отличие от «матери» потупилась.
— Всё так, батюшка! — срывающимся голосом ответила Евдокия как старшая в «семье». — Муж мой который день тяжко болен! Ох, простите, что забываюсь, и так громко говорю на весь храм божий…
— Ничего, дочь моя, Господь простит, — сказал Лука, хотя прозвучало это не ободряюще, а как-то холодно, — продолжай.
— Ах, так занемог муж мой, отец дочки моей, — Евдокия положила руку на спину Ирины, — ажно подняться на ноги не может. А как ж мы без него, ежели… ох, случись с ним что. Пропадём! Нет других мужиков в семье.
— Ясно, — Лука ненадолго прикрыл глаза. — Если не хочешь овдоветь, то привози мужа сюда, чтобы он сам вознёс молитву пред мощами святого.
— Но как ж… он же встать не может, — изобразила растерянность Евдокия.
— Есть в Евангелие от Марка такая история. Однажды спаситель наш Христос проповедовал в доме, в котором собралось так много народу, что никто извне не мог пробиться через толпу. Тогда четверо людей, желая исцеления своем неподвижному другу, взобрались на кровлю и разобрали её. Опосля спустили друга на носилках прямиком ко Христу. И Он исцелил больного. Тот взял носилки и ушёл на своих ногах. Ибо на деле узрел Спаситель жертвенную веру
