Шрифт:
Закладка:
Она пробовала притворяться сумасшедшей, рвать на себе волосы, истошно орать, пинать ногами железную стену. Но это не помогло. Однажды она впала в такое бешенство, что перевернула оба ведра, в которые справляла нужду. Он смотрел, как смешиваются нечистоты. Смотрел с лишенным выражения лицом, как слабоумный. Затем вышел, не обращая внимания на ее вопли, закрыл за собой дверь – и все. Минуту спустя раздался звук включенного мотора, затем – знакомое шуршание колес по гравию.
Чтобы научить ее правилам поведения, он всегда применяет один и тот же метод: не обращать внимания. Оставляет Лауру вариться в собственном соку. Если она что-то ломает, он уносит обломки, но сломанную вещь не заменяет. Брошенную на пол еду не подбирает, пока в ней не заведутся черви; ему безразлично, что поднимется вонь – а в жару это происходит быстро. Так было и в тот раз, когда она перевернула ведра. Он не убирал два дня. Чтобы сделать свои дела, Лауре приходилось ступать в нечистоты. Она набросала сверху бумажные носовые платки, но главное убрать не удалось.
Когда он приходит, то первым делом вносит таз с водой, губку и мыло, сменную одежду и зубную щетку. Ставит все это за кроватью и уходит. Дальше Лауре надо спешить, времени у нее мало. Кажется, ее кожа страдает от жажды сильнее, чем она сама: стоит коснуться пены – и она стряхивает с себя дремоту, полузабытье долгих часов одиночества. Она торопится, потому что не хочет, чтобы он видел ее голой. Хотя ему вроде бы неинтересно ее разглядывать: он возвращается и все забирает, не замечая, есть на ней футболка или нет. Затем убирает мусор. После этого приносит и расставляет коробки печенья и бутылки воды. По количеству принесенного Лаура определяет, как много времени проведет в тишине до его следующего прихода: чем больше провизии, тем дольше продлится одиночество.
* * *
Вначале она считала дни. Потом перестала: все равно они похожи один на другой. Передвигается она медленно; раны от ошейника затянулись, но, стоит лишний раз шевельнуться, они снова откроются. Однажды она сказала ему об этом, но он сделал вид, что не слышит. Потом вернулся с марлевыми компрессами и перекисью водорода. Лаура позволила ему лечить себя. Это единственные моменты, когда он к ней прикасается: если надо наклеить пластырь или потрогать лоб, чтобы проверить, нет ли температуры. Пока он лечил ей раны от ошейника, она могла взять ножницы и воткнуть ему в глаз. Возможно, поэтому он и оставил их на кровати, на самом виду, – чтобы испытать ее. Он постоянно подстраивает ей такого рода ловушки и удовлетворенно хрюкает, если она выдерживает испытание. В этот раз тест был несложным; Лаура вовремя сообразила: если причинить ему вред, это ничего не даст, а наоборот, обернется против нее. Если незнакомец умрет, умрет и она. Но не сразу, а спустя долгие дни и часы, в невыносимой вони от переполненных ведер. Этот человек применил какую-то магию: он сделал ее своей пленницей. И Лаура должна молиться, чтобы с ним ничего не случилось, если она хочет дожить до следующей недели.
Он приносит ей подарки. Лаура рассматривает их, только когда наступает полная тишина, как будто стены ее тюрьмы обиты ватой, поглощающей все звуки, кроме жужжания вентилятора. Она старается не сдвинуться с места ни на миллиметр; тишина, наваливающаяся на нее, – словно мост между дыханием света и одиночеством, иногда длящимся долгие дни: продлевать этот мост – игра, в которую она играет сама с собой. Чем дольше он простоит, тем дольше она пробудет на пороге своей клетки, не входя в нее. Но тишину может нарушить что угодно: звякнет одно из звеньев цепи, скрипнет пружина матраса… Любой, даже едва слышный звук, – и конец всему. Лаура снова заперта в клетке.
Он приносит ей альбомы-раскраски, книги. Журналы для девочек более старшего возраста, со свежими сплетнями о невестах знаменитых актеров и певцов. Ручки, карандаши. Цветные мелки… Вначале Лаура решила, что не прикоснется к ним, как прежде пыталась – и даже сейчас иногда пытается – не прикасаться к еде. Но она каждый раз терпит поражение: голод и жажда сильнее. Она открывает шкаф, грызет печенье, пьет сок, и ей плевать, что она потерпела поражение. Он возвращается и видит, что альбомы и журналы разбросаны по полу. Он явно раздосадован, однако не расстроен. Не глядя на нее, он как будто произносит: «Тебе ведь здесь жить». Вместе с тем он вроде бы доволен: Лаура смирилась со своим положением. Об этом красноречиво свидетельствуют полные ведра.
Такое же поражение ждет ее и с его подарками: приступ отчаяния проходит, а минуты, как раньше, бегут одна за другой. Лаура озирается и видит, что, несмотря на ее рыдания, ничто не сдвинулось с места даже на миллиметр. Это стоит ей таких усилий, что она незаметно для себя погружается в сон, а открыв глаза, начинает все сначала. О том, день снаружи или ночь, она узнаёт, отлепив клейкую ленту и заглянув в отверстие, через которое проходит электрический кабель. Но она не всегда это делает: если кругом тьма, ей становится еще страшнее, хотя в комнате ничего не меняется. Потом, после долгих мучительных часов, происходит невероятное: ей становится скучно. Скука представляется ей неподвижным озером, в котором нет никакого движения: ни одна рыба не плеснет хвостом, ни малейшая рябь не нарушит ровную гладь воды. И Лаура впадает в такое же состояние. Приходится чуть ли не заставлять себя почувствовать хоть какое-то волнение: надо же чем-то заполнять время. Чтобы вернулась прежняя тревога, надо выспаться, а сна ни в одном глазу. Именно в такие моменты она начинает перелистывать альбомы.
В них то же самое, что в тех, которые остались дома: игры и упражнения. Кружочки с цифрами, которые нужно соединить между собой. Математические задачки. Над этими задачками она размышляет подолгу и на какое-то время забывает обо всем остальном. Потом заглядывает в ответы и страшно злится, если ошиблась. Все страницы с викторинами и задачками яростно перечеркнуты, но именно эти страницы она любит больше
